Поделиться

Два взрыва в Волгограде в последние дни 2013 года, в результате которых погибли 32 человека, разом напомнили о тех временах, когда весь юг России, а не только Северный Кавказ, считался регионом террористической опасности. Но если ещё в прошлом десятилетии терроризм даже в ряде кавказских республик был «импортированным» явлением, то теперь очаги экстремистской деятельности существуют во всех южных регионах.

«Слабым звеном» оказался Волгоград, редко появляющийся в федеральных сводках новостей, но то, что именно здесь в конце прошлого года произошло три теракта с большим количеством жертв, далеко не случайно. Волгоградская область благодаря своему географическому положению давно оказалась в зоне влияния радикального ислама, этот регион плохо контролируется федеральным центром, а тяжёлое социально-экономическое положение формирует питательную среду для экстремизма.

Обманчивое затишье

Ещё за неделю до конца 2013 года силовики могли бы обоснованно рапортовать о значительном снижении террористической напряжённости на юге России. Действительно, статистика, которую уже несколько лет подряд ведёт информагентство «Кавказский узел», демонстрирует, что с момента образования СКФО в 2010 году именно прошлый год принёс наименьшее количество жертв вооружённых конфликтов в этом регионе (см. графики 1, 2).

Теракты и контртеррористические операции по-прежнему остаются повседневной реальностью Северного Кавказа, но в 2013 году здесь практически не было таких масштабных и резонансных террористических атак с большим количеством жертв, как в предшествующие годы. Самым громким терактом прошлого года стали майские взрывы в Махачкале около здания отделения Федеральной службы судебных приставов по Дагестану (в результате этого происшествия погибли 4 человека и было ранено более 40). Всего, по подсчётам специалистов Северо-Кавказского федерального университета, в Дагестане в прошлом году произошло около 120 террористических инцидентов — республика остаётся самой «горячей» точкой России.

В то же время в 2013 году силовым органам удалось провести ряд успешных операций по ликвидации лидеров бандформирований, которые годами оставались неуловимыми. Наиболее крупным «уловом» стало уничтожение лидера так называемого гимринского джамаата Ибрагима Гаджидадаева в ходе мартовской спецоперации в махачкалинском посёлке Семендер. Гаджидадаев был наиболее заметной фигурой дагестанского бандподполья на протяжении последних лет — в частности, он взял на себя ответственность за убийство министра внутренних дел Дагестана Адильгерея Магомедтагирова в 2009 году и считался одним из организаторов терактов в московском метро в 2010 году. Ещё одним успехом силовиков стала ликвидация Дмитрия Соколова — сожителя Наиды Асияловой, совершившей первый, октябрьский теракт в Волгограде. Соколова быстро выследили и вместе с четырьмя сообщниками уничтожили в частном доме всё в том же посёлке Семендер на окраине Махачкалы.

Большой урон боевикам был нанесён и в Кабардино-Балкарии, где, согласно статистике «Кавказского узла», за первые девять месяцев прошлого года было ликвидировано около 50 боевиков — по данному показателю КБР держит второе место после Дагестана. А под конец года глава Чечни Рамзан Кадыров заявил о том, что уничтожен и неуловимый северокавказский террорист номер один Доку Умаров. «Давно мёртв, мы просто ищем труп», — сказал Рамзан Кадыров, ещё летом обещавший, что до Олимпиады лидер самопровозглашённого «имарата Кавказ» должен быть ликвидирован.

Однако заметное снижение террористической активности не следует рассматривать исключительно как результат работы силовиков, в том числе по нейтрализации главарей бандформирований. «Активность боевиков в значительной степени зависит от финансирования их деятельности заказчиками терактов. Если идёт всплеск терактов — значит, поступили деньги, в остальное время боевики предпочитают не “светиться”», — говорит наш источник в правоохранительных органах. Правда, следует отметить, что для пресечения каналов финансирования терроризма в прошлом году тоже было сделано немало. Речь прежде всего идёт об отзыве лицензий у нескольких дагестанских банков, через которые велись крупные операции с наличными средствами, в том числе, вполне возможно, и для финансирования бандподполья.

Что же касается уничтожения ряда известных террористов, то это вовсе не свидетельствует о том, что подполье обезглавлено. Более того, молодёжь, которую уже удалось склонить на сторону боевиков, только радуется, если смерть старших даёт возможность выдвинуться ей самой. В качестве подтверждающего эту точку зрения примера можно вспомнить ликвидацию многолетнего лидера боевиков Кабардино-Балкарии Анзора Астемирова в марте 2010 года — сразу же после этого в КБР началась серия терактов, длившаяся почти год.

Более того, смена поколений боевиков несёт с собой дополнительную опасность. Старшее поколение террористов, родившихся в 1970-е годы, ещё застало советские времена и руководствовалось какими-никакими идейными мотивами. Тот же Астемиров причислял себя к потомкам черкесской аристократии и получил богословское образование, а Ибрагим Гаджидадаев был выходцем из интеллигентной семьи и пользовался репутацией «Робин Гуда» из легендарного села Гимры, родины имама Шамиля. А на смену им идут, по определению нашего собеседника из силовых структур, «гопники и отморозки». К тому же многие представители северокавказского бандподполья в последние годы обогатились реальным боевым опытом в гражданской войне в Сирии — сегодня, когда конфликт в этой стране завершён, они возвращаются обратно и, понятно, вряд ли будут сидеть без дела.

В свою очередь, уровень эффективности работы правоохранительных органов год от года снижается. Особенно негативно на качестве антитеррористических мер, убеждены многие сотрудники силовых ведомств, сказалось упразднение управлений по борьбе с организованной преступностью в 2008 году. Реформа МВД, на скорую руку осуществлённая тогдашним президентом Дмитрием Медведевым, привела к уходу из милиции (полиции) многих квалифицированных кадров, а среди оставшихся опытных оперативников нередки «чемоданные» настроения: дослужить до пенсии и перебраться на менее хлопотную работу, например, в службах безопасности частных компаний.

Почему Волгоград?

Но, конечно, самым опасной и для рядового обывателя неожиданной тенденцией недавнего времени стало расширение географии терактов на юге России за пределы СКФО — в сравнительно далёкий от Северного Кавказа Волгоград. Правда, первый сигнал здесь прозвучал ещё в апреле 2011 года, когда были взорваны бомбы у городского отделения ГИБДД и областной академии МВД. Организаторами терактов оказались четыре исламиста из соседней Астраханской области, которых довольно быстро вычислили и нейтрализовали (один был убит при задержании, трое получили тюремные сроки).

Новый взрыв в Волгограде произошёл в августе прошлого года возле одного из служебных помещений ДПС. Обошлось без пострадавших, но это вполне могла быть репетиция следующих нападений. Явно не были сделаны должные выводы и после октябрьского взрыва в рейсовом автобусе, повлёкшего за собой гибель семи человек. Например, была выдвинута версия, что Волгоград мог стать местом проведения теракта случайно. Смертница Наида Асиялова ехала автобусом из Махачкалы в Москву, но зачем-то вышла в Волгограде — возможно, говорили тогда комментаторы, она планировала совершить теракт в столице, но что-то ей помешало. Однако два взрыва в самом конце 2013 года, унесшие жизни 32 человек, свидетельствуют о том, что Волгоград был выбран террористами далеко не случайно.

Две наиболее очевидные версии, которые появились сразу же, — связь теракта с грядущей Олимпиадой в Сочи и месть радикальных исламистов за успехи российской дипломатии в Сирии. Чуть позже стала известна ещё одна существенная подробность: при взрыве на железнодорожном вокзале в Волгограде пострадали сотрудники оборонного Воткинского завода в Удмуртии, которые возвращались домой из командировки на полигон Капустин Яр, где участвовали в испытаниях баллистической ракеты «Тополь». Но все эти версии не объясняют, почему именно волжский город-герой стал мишенью террористов.

Для понимания этого нужно прежде всего вспомнить, что Волгоград является одним из главных транзитных пунктов трассы М6 «Каспий», по которой пролегает кратчайший путь из Дагестана в Москву; в Волгоград прибывают поезда, следующие в Россию из Средней Азии и Азербайджана. Кроме того, в соседней Астраханской области уже давно сформировалось крупное дагестанское землячество, которое, по некоторым оценкам, насчитывает около 50 тысяч человек, а влияние радикального ислама в этом регионе постоянно растёт. «Используя фактор присутствия на территории Астраханской области значительного количества верующих, исповедующих ислам, эмиссары экстремистов значительно активизировали деятельность по привлечению в свои ряды новых сторонников и последователей… Первоначальная вербовка идёт на улицах, во дворах, в школах, причём никакого реального противодействия этому нет», — говорилось в докладе руководителя администрации губернатора Астраханской области Каната Шантимирова в августе 2012 года после терактов в Казани, впервые наглядно продемонстрировавших, что радикальный ислам в России присутствует далеко не только на Кавказе.

С этой точки зрения Волгоград служит такими же «воротами Кавказа», как и Ростов-на-Дону, только контроль над этим альтернативным коридором, как выяснилось, налажен куда хуже. По словам нашего источника в правоохранительных органах, ещё в конце 2012 года было известно, что в предолимпийский период бандподпольем планируются теракты в трёх южных городах — Краснодаре, Ростове и Волгограде, но в первых двух региональных столицах сотрудники спецслужб сработали не в пример эффективнее. В частности, в Ростове, говорит наш источник, в 2013 году были задержаны несколько боевиков, находящихся в федеральном розыске — это практически не афишировалось в СМИ, чтобы не вызывать лишнее напряжение у граждан.

Действительно, Ростову здесь есть чем гордиться: на протяжении всего постсоветского периода в донской столице почти не было резонансных терактов, если не считать захват в заложники учеников и педагогов одной из школ в декабре 1993 года (тогда, к счастью, обошлось без жертв). В то же время для боевиков Ростов нередко служит местом отдыха, куда можно приехать погостить к родственникам и знакомым, благо почти все крупные кавказские народы имеют здесь свои землячества. Но при этом и контроль со стороны силовых структур довольно жёсткий, что, видимо, и принесло положительные результаты в прошлом году.

В Волгограде же, по неофициальной информации, сотрудники правоохранительных органов, непосредственно ответственные за антитеррористическую безопасность на железнодорожном вокзале, на место взрыва прибыли едва ли не последними. Сразу же после теракта 29 декабря в городе развернулась спецоперация «Вихрь-антитеррор», было проверено более 6 тысяч объектов, задержано свыше 700 человек, но избежать второго теракта — взрыва в троллейбусе на следующее утро — не удалось.

Если принять за истину версию о недоработках правоохранителей, то она оказывается ещё более удручающей в свете того хорошо известного факта, что в Волгоградской области традиционно велико влияние силовых структур. Например, глава Следственного комитета по Волгоградской области Михаил Музраев — одна из наиболее весомых фигур местной политики, его ведомство не первый год держит на крючке областное правительство и мэрию города-героя, регулярно заводя против чиновников уголовные дела. Но, несмотря на репутацию «красного» региона, Волгоградская область в силу разных причин гораздо слабее включена в федеральную вертикаль, чем соседние Дон и Кубань: местный политический бомонд давно и вполне успешно ведёт автономное существование.

К этому надо добавить плохой социальный климат и хроническую депрессию в экономике — в представленном в прошлом августе Фондом развития гражданского общества Рейтинге социального самочувствия российских регионов Волгоградская область заняла последнее место. Иными словами, для криминала здесь давно сформирована благоприятная среда, и этот фактор тоже надо учитывать при анализе волгоградских терактов. Немногим лучше ситуация и в Астраханской области, которая во второй версии Рейтинга социального самочувствия регионов заняла шестое место от конца. «В расширении базы радикального ислама особенно негативную роль играют такие факторы, как безработица, бедность определённой части жителей, ощутимый разрыв в уровне жизни между различными социальными группами, межэтнические противоречия», — говорилось в упомянутом выше докладе руководителя администрации губернатора Астраханской области.

Русский след

Ещё одна тревожная тенденция, которая рельефно обозначилась в последнее время, — всё большее вовлечение в радикальный ислам и экстремистскую деятельность этнических русских. «Ситуация с русскими мусульманами зашла очень далеко, — отмечает известный российский исламовед Раис Сулейманов. — Численность этой группы исламских неофитов в России оценивается в семь тысяч человек. Но, несмотря на свою малочисленность, они за последние десять лет дали террористов в процентном отношении гораздо больше, чем, например, пять миллионов татар, традиционно исповедующих ислам».

Уже в волгоградских терактах 2011 года одним из исполнителей был этнический русский. А всего месяц назад, в начале декабря, на совещании этноконфессионального совета Астраханской области говорилось, что ряды религиозных радикалов всё чаще стали пополнять молодые люди славянских национальностей, причём вектор вербовки экстремисты сместили в сторону детских домов и интернатов, где нет должного контроля, а число побегов измеряется сотнями. «Вербуя смертников из числа славян, эмиссары боевиков понимают, что на них не будут обращать внимания сотрудники полиции и органов госбезопасности», — отметил тогда Канат Шантимиров.

«Русский след» был совершенно определённым в октябрьском теракте в Волгограде, а исполнителем декабрьского взрыва на железнодорожном вокзале также мог быть человек, не имеющий кавказских корней. Сразу после теракта появились сообщения, что смертником выступил уроженец Республики Марий Эл Павел Печёнкин, бывший работник «скорой помощи», завербованный радикальными исламистами — после этого его следы потерялись в Дагестане. Однако 10 января эта информация была опровергнута «Российской газетой» со ссылкой на правоохранительные органы.

О связях между экстремистами и русским населением может свидетельствовать и январская серия убийств в расположенных на границе с Кабардино-Балкарией станицах Зольской и Марьинской Ставропольского края. Среди шести убитых 8–9 января было несколько таксистов, а к этой группе традиционно проявляют интерес как правоохранительные структуры, так и бандподполье. «Оперативники обычно вербуют агентов среди тех, кто знает, что происходит на дорогах, — это прежде всего таксисты и владельцы придорожных кафе, но об этом могут узнать боевики и ликвидировать ненужных свидетелей, — говорит наш собеседник в правоохранительных органах. — С другой стороны, таксисты могут оказывать услуги самим боевикам и получать за это деньги — такие случаи также известны».

Официальные комментарии серии убийств на Ставрополье более чем скупы. Как сообщил «Эксперту ЮГ» источник в МВД, в связи с приближающейся Олимпиадой и произошедшими в Волгограде событиями администрация президента стала очень жёстко контролировать высказывания силовиков на эту тему, вплоть до того, что дана негласная установка отказываться от комментариев и ограничиваться официально распространяемой информацией соответствующих ведомств.

Мало кто из опрошенных нами экспертов сомневается в том, что за новогодним всплеском терактов в скором будущем последуют очередные террористические атаки, а география экстремизма будет расширяться. Благоприятные для экстремизма тенденции, которые мы описали в самых общих чертах, имеют долгосрочный характер. Ещё одним привлекательным фактором для террористов являются крупные международные события — ещё не прошла Олимпиада, а уже началась подготовка к Чемпионату мира по футболу 2018 года. А значит, в ближайшие годы высокий уровень террористической опасности на юге России будет сохраняться.