Впервые о «Дагагрокомплексе» стало широко известно в апреле 2011 года, когда тогдашний президент Дагестана Магомедсалам Магомедов подписал протокол о намерениях по реализации проекта с Говардом Далом — президентом американской компании Аmity Technology, которая согласилась стать его главным партнёром. Было заявлено, что «Дагагрокомплекс» сможет производить до 200 тысяч тонн сахарного песка в год, причём изначально проект был задуман как агропромышленный кластер. Из отходов сахарного производства планировалось получать гранулированные корма для животноводства и технический спирт, а при ротации земель после свёклы сеять пшеницу, кукурузу, рапс, сою, подсолнечник и овощи.

Стоимость проекта — 700 млн долларов — и сам факт, что в Дагестан пришли американцы, выглядели сенсационно. Опрошенные нами эксперты проявляли по отношению к проекту понятный скепсис: слишком долго из этой республики не поступало никаких новостей со знаком «плюс». Однако здесь перед нами тот случай, когда при оценке перспектив проекта необходимо учитывать фактор личности его инициатора. Основатель «Дагагрокомплекса» Исак Умалатов — один из самых авторитетных людей в дагестанской сельхозпереработке. Под его руководством в 2000-х годах была проведена коренная реконструкция Хасавюртовского консервного завода, продукция которого — соки под марками «ХасСок», LiveJuice и Rayan — за последние годы завоевала хорошие позиции на российском рынке. «Дагагрокомплекс» и был задуман исходя из потребностей этого сравнительно небольшого бизнеса — в определённый момент завод столкнулся с дефицитом сахара, а планы по овощному направлению тормозит отсутствие сырья.

«Дагагрокомплекс» станет одним из самых крупных в Дагестане проектов в индустриальном формате АПК, который продемонстрирует потенциал модернизации в отрасли, где сегодня доминирует традиционный уклад — 80% валовой продукции сельского хозяйства в республике приходится на личные подсобные хозяйства. Вместе с тем «Дагагрокомплекс» — это не только бизнес-проект, а ещё и социальная инициатива — одна из наиболее значительных в Дагестане за последние годы. Прежде всего, в рамках проекта в северной части республики предполагается реанимировать тысячи гектаров земли, которые в последние десятилетия никак не использовались. Во-вторых, при выходе на полную мощность проект даст республике 15 тысяч рабочих мест, причём для значительного числа работников планируется построить жильё в непосредственной близости от производства. Такой масштаб проекта в декабре 2011 года дал нам основания включить Исака Умалатова в число главных «людей года».

Тем не менее, уже на начальном этапе проект столкнулся с рядом препятствий — как со стороны российских банков, так и со стороны местного населения. Из-за протестов жителей Ногайского района, где первоначально планировал разместиться «Дагагрокомплекс», пришлось искать землю в соседних районах, а кредит Россельхозбанка под проект пока не выдан, несмотря на предоставленные осенью 2011 года госгарантии. Всё это — вполне предсказуемые трудности перехода от одного экономического уклада к другому, который в Дагестане не обещает быть простым. Однако благодаря энтузиазму таких предпринимателей, как Умалатов, первые шаги в этом направлении уже сделаны.

«Лезгинка» танцует в Фарго

— Когда мы узнали о вашем проекте, первая реакция была, наверное, предсказуемой: этого не может быть. Дальше мы убедились, что проект реальный, но всё равно остался главный вопрос: откуда он вообще появился?

— Можно сказать, что проект родился у наших соседей — в Азербайджане. Аналогичное производство там уже создано и работает, хотя объём его довольно скромный. Проект в Азербайджане ведёт гражданин Грузии Тенгиз Джикия, мы с ним близко общаемся. Зная, что у нас в республике много хороших земель, зная наше отношение к производству, он и предложил нам этот проект. Дальше нашу идею поддержал Всевышний, дал проекту дорогу.

— Как был получен заявленный масштаб проекта? 700 миллионов долларов — это очень много для АПК на юге России, проекты с таким объёмом инвестиций можно пересчитать по пальцам.

— Обоснование сделано американскими партнёрами на основании их опыта. Американцы гарантировали, что в течение трёх лет с момента оплаты оборудования и технологий будет запущен полный цикл производства. Для них это станет первым опытом такого масштаба, им было интересно сделать комплексный проект. В тех проектах с участием Ami­ty, которые мы видели, разные составляющие — производство сырья, переработка, сервисные предприятия — были разделены, а мы будем делать полный цикл. Помимо самого сахарного производства, это переработка отходов с производством технического спирта, моющих средств, технических жидкостей, комбикормовый завод, производство масел, крахмально-паточное производство, животноводство. Всего восемь предприятий плюс хранилище. Хотя с нашим объёмом в 200 тысяч тонн сахара в год в российском сахарном бизнесе мы особо погоду не сделаем. На рынке России в год потребляется 6 миллионов тонн сахара, 200 тысяч тонн — это объём потребления в Дагестане. Поэтому мы планируем обслуживать республику и ближайшие регионы.

— Как вам удалось привлечь к участию в проекте американских партнёров? Их не смутила известная репутация Дагестана в массовом сознании?

— Мы вышли на Amity International через их представительство в Азербайджане. Президент Amity Говард Дал знал о Дагестане только одно — наш ансамбль «Лезгинка», который несколько лет назад давал концерт в его городе Фарго в Северной Дакоте. Говард — очень известный в Америке человек, и его отговаривали ехать в Дагестан и в американском, и в российском посольстве, говорили, что здесь чуть ли не вой­на идёт. Несмотря на это, он с удовольствием приехал к нам несколько лет назад и первым делом отправился не в правительство, а в сельхозинститут — общаться с научными работниками, чтобы понять возможности сельского хозяйства Дагестана, — такой у него особенный подход. После этой встречи Говард сказал, что проект в Дагестане будет и принял решение полностью в него войти.

— Вы не могли бы пояснить ситуацию с финансированием проекта? Первоначально заявлялось, что его кредитором будет американский банк Wells Fargo под гарантию Экспортно-импортного банка США, но затем в списке проектов СКФО, получивших гарантии российского правительства, был указан уже Россельхозбанк. Значит ли это, что планируется привлечь синдицированный кредит?

— Сначала мы действительно рассчитывали получить кредит в банке Wells Fargo под страховую гарантию EXIM-банка США. Американский кредит нам предлагали под три процента годовых, выплата процентов — со второго или третьего года, после завершения строительства самого комплекса. Это очень выгодные условия, тем более что кредит был льготным, поскольку мы покупали у американцев технологии и технику — 70 процентов кредита должно было составить оборудование для проекта. Но мы не смогли получить под этот кредит гарантию Минфина России или первоклассного российского банка. Очень долго прорабатывали этот вопрос, обращались насчёт гарантий в Россельхозбанк — вместо этого он предложил нам свои деньги, пришлось идти на его условия. Другие банки наш проект вообще не рассматривали.

— Эти условия смягчились после того, как ваш проект в 2011 году получил госгарантии?

— В 2011 году было только постановление правительства о предоставлении госгарантий, куда нас включили. Но пока Минфином ни на один проект госгарантий не выдано — это основная причина того, что ни один кредит ещё не выделен, так что по программе госгарантий мы пока ни рубля не получили. Россельхозбанк проект рассмотрел, дал положительное заключение, но ждёт предоставления гарантий. Какие они будут? Из чего будут состоять? Пока вопросов много. Ставки Россельхозбанка, конечно, высокие — 13,5–14 процентов годовых. Выдача рассматривается по этой ставке, но мы надеемся на её субсидирование республикой и Минсельхозом России.

— С чем вы связываете нежелание Минфина и банков предоставлять вам поручительство для получения американского кредита?

— Возможно, это было правильно. Если учесть, что курс доллара растёт, может быть, эти риски оправданны. Настоящую причину я не знаю, но у нас очень долго и сложно эти вопросы решаются в таких объёмах. Может быть, не доверяют республике, не доверяют нам. Возможно, большие риски. У меня почти 12-летний опыт работы с банками, в том числе с Россельхозбанком, — наш консервный завод в 2007–2008 годах получал самые большие его кредиты по Дагестану, 300 миллионов на реконструкцию завода и 200 миллионов на оборотные средства. У нас доверительные отношения, но проект очень большой, суммы большие — мы пока не работали с такими объёмами.

Новый шаг развития

— Каким образом проект «Дагагрокомплекс» будет связан с вашим основным на сегодня производством — Хасавюртовским консервным заводом?

— Всё как раз и началось из-за консервного завода — в поисках сахара, который мы в основном закупаем в Краснодарском крае. Мы ежедневно для производства соков используем сотни тонн сахара, в месяц счёт идёт на тысячи тонн. Кроме того, мы хотим производить овощные консервы — процентов 15-20 выращиваемых «Дагагрокомплексом» овощей будут идти в переработку на ХКЗ для производства салатов, солений — это сегодня востребованная продукция, которая в Россию завозится из всех стран мира. Только с января по апрель в страну импортируется почти 50 миллионов тонн овощей. Мы здесь, конечно, тоже не рассчитываем даже на один процент от всего российского рынка — мы сможем произвести всего 500–700 тысяч тонн овощей, а переработать — около 100 тысяч тонн. Но для Дагестана и Кавказа это будет очень большой объём, ещё ни один завод здесь его пока не мог осилить.

— В отчётах правительства Дагестана говорится, что республика производит семь процентов российских овощей. Куда они все деваются?

— Овощей в регионе для потребностей промышленности нет — частнику невыгодно выращивать на своих участках сырьё и сдавать его на консервный завод, а нам невыгодно у них покупать. Во-первых, нет объёма, а во-вторых, высокая себестоимость получается: ручной труд — очень дорогое удовольствие. Поэтому частник везёт свою продукцию на рынок.

— Хасавюртовский завод несколько лет назад стал первым в Дагестане предприятием, которое начало разливать соки в упаковку Tetrapak. На каком этапе развития производства появилась необходимость в этом?

— Не только в Дагестане, а и вообще в СКФО — на Северном Кавказе пока этого почти никто не делает, только «Денеб» недавно поставил такую же линию розлива. Это продолжение того направление по упаковке, которое мы начали в 2002–2003 годах, когда восстанавливали стекольный завод в городе Дагестанские Огни. Стеклотары в Дагестане и на Кавказе тогда не было, все консервщики ездили в Камышин, стояли в очередях, брали одну машину тары и радовались этому. Тогда мы были вынуждены обратиться к главе республики и взяться за восстановление стекольного завода — нам это удалось, завод работает и обеспечивает стеклом чуть ли не весь Кавказ. Сегодня нам необходимо сырьё — либо надо закрывать консервный завод и делать на его месте очередной рынок, либо продолжать работу, обеспечивая себя сырьём самому.

— ХКЗ отгружает свои соки даже в Китай. Для вас это принципиальное направление дистрибуции?

— В последнее время стали отгружать меньше. С Китаем сложно работать, там до сих пор нет культуры натуральных соков — как у нас до девяностых годов, мы ведь выросли на компотах и лимонадах. Теперь Европа начала учить Китай пить вина и соки, и у них появляются свои производители соков. У нас в Китае действительно есть небольшие представительства в Пекине, Северном Харбине, Даляне, Гуанчжоу, но для нас это небольшая доля производства, мы больше начинаем работать по России. Уже пошли отгрузки на Урал, в Сибирь и центральную часть страны. Недавно мы создали торговый дом «Раян», набрали новый коллектив и делаем большие ставки на российский рынок.

Земля и люди

— В рамках проекта заявлено создание 15 тысяч рабочих мест. Вы уверены, что сможете найти в республике столько желающих работать?

— Людей у нас достаточно, в Дагестане есть образовательные учреждения, которые могут подготовить экономистов, механизаторов, инженеров и технологов. Американцы тоже займутся подготовкой кадров из местного населения. Конечно, первоначально мы приглашаем опытных специалистов, желающие работать уже есть, но не скажу, что много — мы ещё не можем привлекать всех специалистов, пока проект не начал реализовываться.

— Проект «Дагагрокомплекса» планировалось реализовать в Ногайском районе Дагестана, но там случились выступления неких представителей общественности, которые заявили, что проект покушается на земли для отгонного животноводства. Вы могли бы прокомментировать этот конфликт?

— В Ногайский район мы пошли по просьбе его главы — он очень идейный, умелый руководитель, который хотел привлечь в район инвестиции и улучшить социальное положение населения. Но народ этого не понял. Везде есть люди непонимающие, которые готовы из всего сделать политику. И Всевышнему тоже, наверное, было неугодно, чтобы проект состоялся там. На самом деле, в том, что мы не начали проект в Ногайском районе, для нас была только выгода — процентов на 25–30 за счёт инфраструктуры. Там надо было строить большие автодороги, железную дорогу — всего этого там нет. А в соседнем Тарумовском районе, где мы потом получили землю, ничего не нужно строить. Рядом с нашей площадкой есть федеральная трасса, железная дорога, небольшой аэродром. Рабочие места здесь нам обойдутся дешевле — образование населения это позволяет.

— На каких условиях вам в конце концов предоставили землю?

— Нам выделено 10–12 тысяч гектаров земли в Тарумовском и Кизлярском районах Дагестана в аренду на 49 лет, в первую очередь помог глава администрации Тарумовского района Сергей Чепурной. Основное производство будет в Тарумовском районе на участке в 500 гектаров, где мы также построим жильё для работников, чтобы оно было в шаговой доступности от производства. Непосредственно на производстве должны работать от семи до девяти тысяч человек, привозить их из районов практически невозможно, поэтому нужно обеспечить их жильём рядом с предприятием.

— Какие виды господдержки уже получил проект?

— Мы получили статус приоритетного проекта Дагестана. Это означает, что республика будет осуществлять газификацию и электрификацию, подведёт дороги и воду, а также оплачивает нам составление бизнес-плана, технико-экономическое обоснование и проектно-сметную документацию. Сам завод можно было построить и без этой поддержки, но без инфраструктуры проект бы не имел смысла.

— В мае 2012 года тогдашний президент Дагестана Магомедсалам Магомедов заявил, что намерен инициировать в республике земельную реформу, предполагающую приватизацию земель сельхозназначения. Вы поддерживаете эту инициативу?

— Это хорошая идея, вопрос назрел давно, но никак не решается. Вопрос очень сложный, и президент это прекрасно понимал. Было бы хорошо, если бы правительство республики провело инвентаризацию и ревизию всех своих земель и само их продавало, а не передавало их продажу сельским администрациям или населению. Если правительство само этим займётся через аукционы, это даст больше пользы республике. Во-первых, это финансовая поддержка бюджету, а во-вторых, предприятия смогут рассматривать возможность использования земель, они не будут пустовать. Если я купил землю, я буду её обрабатывать, чтобы вернуть те деньги, которые на неё потратил. А если земля ничего не стоит, чего мне о ней беспокоиться? Потому и такое плачевное положение у нас со многими землями — они обросли лоховниками, лесами, на месте инженерных сооружений земли засолены, брошены — никакой пользы они не приносят.

В ожидании кредита

— Что сейчас уже делается в рамках проекта «Дагагрокомплекс»?

— Сегодня хвастаться нам пока, наверное, нечем, но кое-что уже сделано. Проект не стоит на месте, мы должны постоянно показывать расходование средств — находим их, не ждём, пока банк даст деньги. Много чего хотели посеять в 2012 году, но так как зима была долгой, а весны практически не было, мало что успели. Пока на площади в примерно полторы тысячи гектаров посеяли кукурузу, чтобы земля не пустовала. В те земли нужно вложить очень много труда, поскольку они 20 лет не использовались и были в очень плохом состоянии, пришлось проводить много непредвиденных работ. Раньше в этих районах выращивали рис, земли были размечены под рисовые чеки, там были сделаны клетки от пяти до ста гектаров. Нам теперь приходится их вырезать, вывозить грунт или ровнять его, корчевать деревья. Это очень трудоёмкая и дорогостоящая работа — было привлечено около 30 единиц строительной техники, постоянно работают на полях примерно 250 человек. Также восстанавливаем каналы для подвода воды, роем новые. Поэтому первый этап работ затянулся. Возможно, далее на подготовленной части земель будем высаживать озимые, а затем сможем выращивать овощи.

— В чём особенность американских технологий, которые вы планируете использовать?

— Производство сахара в России носит сезонный характер, потому что нет сырья. Практически все сахарные заводы, действующие на территории России и Украины, работают максимум 90–100 дней в году — в период переработки свёклы на сахар. Остальное время заводы простаивают. Они построены давно, и технология сохранилась с тех пор. Чтобы эти ограничения преодолеть, американцы строят морозильные хранилища для свёклы, так что производство может работать 200–250 дней в году. Оставшиеся 100 дней — это ремонт, обновление оборудования и подготовка урожая на новый сезон. Тем самым увеличивается налоговая база, сохраняются рабочие места, растёт объём переработки. До сих пор такой технологии в России не было, ни у кого нет постоянных хранилищ — всё хранится на полях или в каких-то полуподземных помещениях. Кроме того, американцы гарантируют ту урожайность, которая указана в открытой информации о нашем проекте, они готовы на два года прислать своих специалистов, наладить производство, собирать, перерабатывать и упаковывать свёклу. Единственный российский элемент, который партнёры признают в проекте, — это химикаты для растений. Всё остальное — американское или европейское, но одобренное американской компанией.

— Какое снижение себестоимости дают американские технологии?

— Завод на 60 тысяч тонн сахара стоит 80–90 миллионов долларов, ещё 90 миллионов стоит хранилище. За счёт того, что мы будем работать 250 дней в году, мы должны производить 200 тысяч тонн сахара, а не 60. В результате себестоимость сахара, если проект будет работать стопроцентно, учитывая производство из отходов, должна составить не более 350 долларов за тонну, а с налогами и прочими расходами — не более 600 долларов. Рыночная стоимость сейчас составляет 1200–1300 долларов за тонну, причём цена зависит от сезонности и колеблется на 250–300 долларов.