Фигура Александра Олимпиевича Бухановского — это редкий случай, когда учёный успешно сочетает сразу несколько амплуа: теоретика, выдвигающего передовые концепции, исследователя с богатейшей практикой и организатора науки, формирующего собственную школу и имеющего возможность распространять свои идеи далеко за пределами научных кругов. В плане популярности Бухановскому отчасти повезло: две темы, которыми он занимался на излёте советской эпохи — транссексуальность и серийные убийства, — в годы перестройки вызывали небывалый интерес у публики. Поэтому для широкой аудитории Бухановский навсегда останется человеком, который внёс решающий вклад в расследование дела маньяка Андрея Чикатило, за несколько лет совершившего в Ростовской области 53 доказанных убийства. В карьере Бухановского это был сравнительно краткосрочный эпизод, но именно он стал важнейшим вкладом в ту блестящую репутацию, которой учёный пользовался и в академическом сообществе, и в коридорах власти, и в прессе. При этом отметим важную деталь: несмотря на мировую известность и регулярные приглашения переехать в Москву или за границу, Бухановский связал всю свою жизнь с Ростовом-на-Дону, а шире — с югом России (детство и юность профессор провёл в Грозном). И это также делает фигуру Бухановского нетипичной для современного академического мира, где научные светила регулярно перемещаются между городами и континентами.

Но, помимо научных и практических достижений, Бухановский обладал ещё одним качеством, присущим людям его масштаба, — выдающейся личной харизмой. Доцент кафедры психиатрии и наркологии Ростовского медуниверситета Алексей Перехов, проработавший вместе с Бухановским несколько десятилетий, говорит, что главной ценностью для его учителя всегда была свобода. И в условиях, когда возможности для исследований и практики были ограничены внешними запретами, Бухановский не просто принципиально брался за самые закрытые, табуированные темы, но ещё и мог сформировать вокруг них сообщество учеников и последователей.

Ранние годы

— В расхожем мнении имя Бухановского связано прежде всего с делом Чикатило. А насколько такое представление совпадает с позицией академических кругов?

— То, что дело Чикатило принесло Бухановскому общественную популярность, не вызывает никаких сомнений. Но с точки зрения клинической психиатрии, которой Бухановский занимался всю жизнь, психиатрия криминальная была всего лишь одним из эпизодов его научной биографии, причём достаточно узким. Дело в другом: Александра Олимпиевича всегда интересовали новые, прорывные темы. Благодаря своей активности, энергичности и в какой-то степени бесстрашию он стремился работать с самыми закрытыми, самыми непонятными проблемами. В начале своей врачебной карьеры он быстро стал хорошим клиницистом, но его всегда тянуло к науке. Его кандидатская диссертация, написанная в 1970-е годы, была посвящена генетике шизофрении. Конечно, это уже не сталинские годы, генетику частично реабилитировали, но в области медицины и особенно клинической психиатрии это была не самая проходная тема, литература по ней у нас практически отсутствовала — Запад ушёл на тот момент далеко вперёд. И Бухановский решает взяться именно за эту тему, хотя на тот момент он не знал иностранных языков, да и доступ к материалам, поступавшим из-за рубежа, был крайне ограничен. Но Бухановский нашёл работы генетиков, пострадавших в сталинские годы, и защитил блестящую диссертацию, которая для своего времени была прорывом — в этой работе доказывалось, что по своему происхождению шизофрения является не социальным, а первично биологическим заболеванием.

Cледующей темой, уже абсолютно закрытой, которой Бухановский стал заниматься до серийных убийц, был синдром отвергания пола, транссексуализм. В Америке и Европе с 1949 года уже проводились операции по смене пола, но в Советском Союзе вообще отрицалось, что существует такое психическое расстройство, оно не входило в классификации болезней. Поэтому когда Бухановский попытался запланировать научную работу на эту тему, его вызвали в партком, и проректор по научной работе сказал ему: вы как коммунист не можете заниматься этой лживой буржуазной проблемой. А характер Бухановского был такой: ах, нельзя? Вы мешаете моему научному поиску? — Так я вам покажу!

— Какая эмпирическая база для этих исследований существовала в тот момент?

— Транссексуалы в СССР, конечно, были — они не знали, куда им идти, их везде презирали, они кончали жизнь самоубийством, но некоторые в конечном итоге попадали к психиатрам. Точку зрения, что транссексуальность — это аморальность или извращение, Бухановский как великолепный врач сразу отверг — ему было понятно, что это какое-то расстройство. И вновь отсутствие доступа к западным источникам привело к тому, что Бухановский стал подходить к теме оригинально, без стереотипов. А ведь в работе над ней было очень много ошибок — транссексуальностью часто занимались из соображений сенсационности, не всегда заботясь о научном содержании. И вот Бухановский начал работать с этими людьми — я тогда был студентом, потом молодым врачом, и с самого начала видел этот процесс. К Бухановскому стали постепенно приезжать люди со всей страны, потому что ни в одном другом городе их не консультировали, не помогали, а только гнали или в лучшем случае говорили, что не могут ничего сделать. Хотя один раз в брежневские годы «Комсомольская правда» опубликовала сообщение, что в Индии меняют пол — все советские транссексуалы эту заметку читали и приезжали с ней к Бухановскому. Единственное место, где их как-то консультировали, был центр эндокринологии в Москве, но там побаивались заниматься такими пациентами, хотя знали, что есть такой молодой, но уже известный психиатр, и говорили: езжайте в Ростов-на-Дону, там вам помогут. Люди приезжали, Бухановский устраивал их здесь на какие-то квартиры, бывали даже случаи, когда они ночевали дома у Бухановского, к крайнему неудовольствию его семьи. Но что делать, если диагноз «транссексуальность» официально не признавался? Выход был один: класть их в психиатрическую клинику с ложным диагнозом «гермафродитизм». Лично я бы никогда за это не взялся, я бы просто не выдержал. А Бухановский постепенно стал привлекать к своим исследованиям коллег и учеников, в том числе и меня. Моя кандидатская диссертация была посвящена продолжению этой работы — уже когда Бухановский создал по этой теме огромный задел и защитил докторскую. В США этой проблемой с конца 1940-х годов занимаются пять центров, но до сих пор через них не проходило такое количество людей, как через маленькую кафедру психиатрии Ростовского медуниверситета — за 20 лет около тысячи пациентов. И как раз первое знакомство широкой аудитории с Бухановским состоялось, когда в перестроечные годы в прессе стало можно писать о сексе, и транссексуалы вдруг обнаружились везде. Мы не знали отбою от журналистов — у нас только по этой теме было 25 телеинтервью, около ста интервью на радио, и больше полутора тысяч интервью мы давали корреспондентам печатных изданий. Чикатило, конечно, потом затмил эту тему. Впрочем, во времена перестройки у СМИ появилась возможность доносить до обывателя многие вещи, которые раньше по разным причинам оставались неизвестны, и если бы история с Чикатило произошла в эпоху застоя, то, возможно, такого широкого паблисити у Бухановского не было.

— Что нового в исследования транссексуальности внесли Бухановский и его ученики по сравнению с тем, что было достигнуто в западной науке?

— Мы установили, что на самом деле таких людей не очень много — один случай на 35 тысяч человек. По данным американцев, среди транссексуалов соотношение было шесть к одному в пользу мужчин. А у нас через 25 лет собственной работы получилась совсем другая цифра: примерно один к одному мужчины и женщины. Возник вопрос: откуда такая разница? Выяснилось, что в США и Европе очень часто имела место неправильная диагностика по механизму социальной помощи: хочешь изменить пол — мы тебе изменим и поставим диагноз только потому, что ты хочешь. А у нас оказалось, что из шести мужчин пять хотят изменить пол не потому, что у них налицо транссексуализм как редкое врожденное заболевание полового самосознания, а потому, что это люди с различными сексуальными патологиями. Всё начиналось с других извращений, но чем дальше человек идёт вперёд по этому пути, тем больших ему хочется странностей и нелепостей. Но таким людям пол менять не надо, ведь изменять пол — это не лечение, а реабилитация человека. И только сейчас на Западе вернулись к истокам настоящей клиники, признав, что многим, наверное, действительно зря поменяли пол. Хотя соответствующие услуги и в России, и на Западе уже давно сформировали большой рынок.

Дело Чикатило

— Каким образом Бухановский перешёл от транссексуальности к серийным убийцам?

— В прессе часто говорят, что именно Бухановский поймал Чикатило. Это не так, и до сих пор не все знают, что происходило на самом деле. Ситуация была следующая. Серийные убийцы есть всегда, но Чикатило был уж больно активен, и в какой-то момент это стало очень сильно беспокоить власти. Создали специальные следственные группы, но у криминалистов были колоссальные проблемы. Опять же, если в США и Европе существовали какие-то разработки по теме серийных убийц, то у нас не было ничего. По какой логике действовали наши следователи? Работа сыщика связана с пониманием поступков человека, а что делать с человеком, который откусывает у живых людей язык или снимает с живого человека кожу? Невозможно понять, кто это, зачем он это делает, поставить себя на место этого преступника. А невозможно поставить — как ты его найдёшь? К тому же не хватало вещественных доказательств, свидетельств — серийные убийцы люди очень осторожные. Тогда следователи стали привлекать огромное количество судебных психиатров, в частности, институт имени Сербского. С помощью медиков было выдвинуто несколько гипотез, которые в результате оказались нелепыми, — что это гомосексуалисты, шофёры дальнего следования и так далее. Разумеется, Бухановского всё это заинтересовало. У него был знакомый в милиции — капитан, а впоследствии генерал, Виктор Бураков, который рассказал ему об этом деле, и Бухановский фактически на общественных началах, в свободное от работы время, часто ночами, стал его изучать, выезжать вместе со следственной группой на места. Для него это был научный интерес к новому явлению вместе со стремлением к справедливости и жалостью к жертвам, зачастую детям. Результатом этой работы стал проспективный портрет, который потом совпал с реальным Чикатило на 85 процентов — это очень много. Если сравнить с прогнозами института Сербского, то у них было процентов 10–15 совпадений, причём портрет Чикатило Бухановский написал на 70 страницах, а другие профессора ограничились двумя-тремя. А дальше произошло следующее. Чикатило, как известно, задерживали дважды. Первый раз — ещё в 1984 году, но из-за технической ошибки отпустили за отсутствием доказательной базы. Второй раз его снова поймали в 1990 году — но не благодаря проспективному портрету Бухановского, а в ходе операции «Лесополоса». Следственной группе уже было ясно, что он — убийца, но снова не было прямых доказательств. И вот, когда Чикатило уже находился в СИЗО, приняли решение обратиться к Бухановскому — после задержания Чикатило следователи достали написанный Бухановским портрет, и маньяк понял, что тот всё точно описал. Я помню этот день: мы сидели на лекции, тут заходит ректор с несколькими серьёзными людьми, они о чём-то пошептались, Бухановский говорит: извините, лекция отменяется — и уехал. После этого Бухановский работал с Чикатило десять дней в следственном изоляторе КГБ. Сохранились даже воспоминания о том, как Бухановский привозил Чикатило чай и бутерброды, вопреки желанию жены. У них установился хороший контакт, и Чикатило раскрылся именно Бухановскому, потому что тот сразу рассказал ему, кто он такой и почему он здесь. Чикатило был вовсе не дурак и прекрасно понимал, что единственный теоретический шанс остаться в живых — это помощь психиатра, который сможет убедить следствие, что он невменяем и его нужно на всю жизнь поместить в больницу. То есть Бухановский не поймал Чикатило, а помог доказать, что это он был убийцей.

— Бухановский считал, что Чикатило нужно оставить в живых — как минимум ради того, чтобы сохранить такой уникальный объект для исследований. Можно ли говорить, что с расстрелом Чикатило был утрачен серьёзный клинический материал?

— Бухановский прекрасно понимал, что это бесполезно, и на суде ничего такого не говорил. Когда в первый же день суда зал скандировал «Убить!», судья встал и заявил: вы, Чикатило, не надейтесь на этих ваших врачей, ничего вам не поможет. Это был пятимесячный суд Линча — было совершенно ясно, что если бы Чикатило не был приговорён к высшей мере и приговор не привели в исполнение, могли возникнуть массовые беспорядки. Нужно ли было оставлять Чикатило в живых, это сложный вопрос. Он был действительно тяжко психически болен. Надежд вылечить таких людей полностью пока не существует — им можно только помогать, и то, если человек этого очень хочет. Но совершенно ясно, что такой человек не должен никогда уже иметь возможности свободного поведения.

— Как бы вы определили ключевые достижения Бухановского в сфере изучения серийных убийц?

— Раньше этот предмет относился к области судебной психиатрии, а в дальнейшем, в том числе благодаря и работам Бухановского, была создана отдельная наука — криминальная психиатрия. Повторю, в Советском Союзе этой темой никто не занимался, хотя в США к моменту расследования дела Чикатило уже была создана бихевиоральная лаборатория при ФБР — этот факт отражён в знаменитом фильме «Молчание ягнят». Прототип полковника Кроуфорда из этого фильма — полковник Роберт Рэсслер — также является одним из создателей криминальной психиатрии. Бухановский с ним неоднократно встречался, благодаря ему несколько лет читал лекции в академии ФБР, и там признали его работу — он был первый и пока единственный специалист по психиатрии из бывшего СССР, который читал там лекции. Но главное, что после всех этих маньяков мы стали создавать систему профилактики — например, заниматься детьми-садистами, убивающими животных, и благодаря этому, судя по всему, удалось предотвратить десятки случаев появления новых серийных убийц. Эти лекции на ура слушали педагоги, работники системы исполнения наказаний, сотрудники милиции.

— А откуда тогда взялся миф, что Ростовская область — рассадник российских маньяков?

— Их просто стали быстро ловить — сразу понимали, что идёт серия убийств, и как искать, причём уже без нашей помощи. Сейчас, к сожалению, эта работа стала постепенно сворачиваться, правоохранительная система работает уже не так чётко. Тем не менее, Ростов был одним из ведущих мировых центров по исследованию этого феномена, в тяжёлые девяностые годы здесь прошли три международные научные конференции «Серийные убийства и социальная агрессия». Многие светила мировой психиатрии приезжали в этот периферийный город, даже не задерживаясь в Москве, потому что достижения Бухановского были всем понятны, а авторитет — огромен. Например, в 1995 году, когда денег не было совсем, он добился, чтобы нам, молодым психиатрам из Ростова, Международное психиатрическое сообщество оплачивало гостиницы на международных конференциях и съездах и не брало с нас членские взносы. Все мировые лидеры психиатрии лично принимали Бухановского и бывали у него в гостях, например, знаменитый швейцарец Норман Сарториус.

Школа

— Какова была дальнейшая научная траектория Бухановского? Какие темы он разрабатывал в последние годы жизни?

— У Александра Олимпиевича была такая особенность: он всегда передавал уже разработанную тему своим ученикам и никогда не почивал на лаврах, что делает подавляющее большинство учёных любой специальности. А Бухановскому было скучно работать над тем, что он уже понял, и он сразу начинал работать над чем-то новым. После транссексуалов и серийных убийц Бухановский стал заниматься так называемыми болезнями зависимости — алкоголизмом, игровой, пищевой, сексуальной зависимостями, причём одним из первых в стране. Сейчас эта тема вошла в моду, защищено более 15 диссертаций. Здесь основным постулатом стало представление о том, что у алкоголизма, наркомании, игромании — единый патогенез, единое главное звено, хотя это и разные заболевания. Причём это прослеживается не только на клиническом, но и на патофизиологическом уровне.

— В какой степени можно говорить о школе Бухановского с собственной исследовательской программой?

— Бухановский создал школу, хотя она не очень большая, всего четыре или пять докторов наук, примерно десять кандидатов. Но это были настоящие диссертации — когда я писал кандидатскую у Бухановского, это было настоящее мучение, текст проверялся им до последней строчки. Зато это были работы высочайшего уровня — Бухановский всегда шёл не за количеством, а за качеством. Наш коллектив напоминал тот, который описан у Стругацких в повести «Понедельник начинается в субботу». Мы работали именно так — за идею. Это были величайшие специалисты, клиницисты, горевшие своим делом. Сейчас, конечно, такие коллективы трудно найти. Если же брать письменный архив, то Бухановский так и не дописал большую книгу по транссексуализму, она насчитывает более тысячи страниц. Возьмётся ли за это кто-нибудь, неизвестно. Но главное наследие Бухановского — не письменное, а его идеи, которых он оставил очень много. Остались лечебно-реабилитационный центр «Феникс», психиатрическая семья Бухановских — дочь Ольга, сейчас в медуниверситет поступает внук, который тоже давно хочет стать психиатром, то есть можно говорить о династии. Но когда он умер, это было наше профессиональное горе, люди его круга буквально осиротели — все знали, что Бухановский может помочь и в профессиональных, и в личных вопросах. А благодаря его огромным связям к концу жизни эта помощь ему не составляла никакой сложности.

— Как складывались отношения Бухановского со столичным психиатрическим сообществом? Не было ли здесь профессиональной ревности?

— Конечно, у Бухановского случались конфликты, но он был очень гибким человеком. Например, в экспертизе по делу Буданова, в которой он участвовал в институте имени Сербского, он имел свою точку зрения, которая в конечном итоге победила, — Буданов был признан вменяемым и получил срок. Но первоначально, когда экспертизы через раз признавали Буданова невменяемым, Бухановский был чуть ли не единственным, кто высказал свою точку зрения — остальные московские профессора по разным соображениям подписали главную экспертизу центра Сербского. Это привело к некоторым проблемам — в отношениях с рядом крупных руководителей в Москве возникло охлаждение, нам пришлось переносить защиты диссертаций в другие места. Но Бухановский не стал об этом сообщать в прессе, хотя мог. Он сказал так: подождём окончания дела — и оказался прав, в конце концов победила его точка зрения, хотя и без его участия.

— Можно ли говорить, что явление Бухановского не состоялось бы без «железного занавеса»?

— В какой-то степени да. Тут можно провести сравнение с киноискусством. В Советском Союзе была довольно мощная цензура, но при этом создавались высочайшие образцы художественного кино. Пока жмут, пока есть противодействие, существует стимул действовать вопреки, а Бухановский терпеть не мог, когда на него давят и пытаются управлять. Он всегда стремился к независимости, и когда наконец в стране появилась свобода, Бухановский уже был достаточно мощной фигурой — и вполне финансово независимой. Свобода для него была естественным состоянием, и сам он никогда не ограничивал свободу тех, с кем работал. Будучи по воззрениям социалистом, в реальной жизни он всегда был демократом.