Поделиться

Вряд ли кто-то может быть дальше от мировых соревнований, чем обыватель. Но живой опыт домашней Олимпиады разрушает стереотипы и возвращает интерес к спорту.

С сочинского перрона мы заходим в «Ласточку» вчетвером и занимаем сразу шесть посадочных мест — на лишние кладём одежду и сумки. Постепенно народ прибывает, а мы усиленно глядим в окна: мол, занято. Наискосок от нас говорит по-английски пожилая пара. Молодой парень без комплексов напротив вдруг пытается навести культурные мосты. «Ту хаузанд эйт, евро, раша — холландия, футбол, как там…» — слова в предложение не складываются. Пара вежливо улыбается — кажется, ей не запомнился тот пик российского футбола. Половину соседней секции занимают люди, похожие на цыган, но в олимпийских одеждах. Когда один начинает говорить по мобильнику, мне кажется, что это чехи. Хотя не похожи. Вдруг светловолосая девушка, незаметно сидевшая рядом с парнем без комплексов, начинает бегло на английском объяснять пожилой паре, сколько времени поезд будет в пути до Олимпийской деревни и как часто ходят поезда — она уловила их затруднение. Вообще-то, думаю я, англичане очень не любят, когда кто-то слушает их разговоры. Но пара сдержанно улыбается и благодарит. Девушка щебечет по-русски со своим деревянным парнем. Мимо нас по-прежнему проходят люди. Вдруг я встречаюсь взглядом с высоким атлетом, который сквозь стеклянную дверь в тамбур ищет возможностей сесть — и неожиданно для себя поднимаю свою сумку с соседнего сидения. Делаю знак глазами. Атлет в обтягивающем спортивном костюме оранжевого цвета — голландец. К нему присоединяется девушка, которая занимает второе наше занятое было сидение. Мы украдкой разглядываем бейджи друг друга. По пути я обдумываю вопрос о том, уступил бы я в этой ситуации место соотечественнику. Ответа нет. Но я хорошо помню, что многим из них я к тому времени уже не уступил. Но ощущение, что на тебя сейчас смотрят три миллиарда землян из семи, делает великодушнее. Позже узнаю количество стран, болельщики из которых сюда приехали, — 124. Я приехал из многонационального Ростова-на-Дону туда, где временно многонациональность возведена в абсолютную степень. И кажется, что эта степень преображает и нас, и пространство вокруг. Ощущение, что ты в Европе — там привычно не понимать людей вокруг, причём не только приезжим русским — найти европейца, который говорит хотя бы на трети местных наречий, непросто: для старушки-Европы вавилонское смешение языков совсем не легенда. Отстроенная Роза Хутор выглядит, как чешские Карловы Вары: канал, разноцветные кукольные дома по обеим сторонам, ратуша, сама идея которой навеяна явно не впечатлениями от российской глубинки, — и пять мостов на километр, чтобы любоваться на все это пока не вполне заселённое благолепие.

Неподалеку вокзал Красной Поляны, комплекс которого сопоставим масштабом с поселком, и станция канатной дороги. В Розе Хутор я увидел два больших здания, полностью отданных под 5-6-этажные парковки. Для сравнения, в Ростове нет ни одного такого сооружения. Специальный рекламный щит анонсирует мобильное приложение «Роза Хутор», а оно в свою очередь сообщает, что в деревне, получившей название по фамилии переселившегося сюда в начале XX века эстонца, в поселке, который с мостика виден весь, в данный момент имеют место три отеля уровня четырех звезд, по одному апарт-отелей и пятизвездочных — и два трехзвездных, для народа.

Фиксирую особенность пейзажа, которую при отсутствии объектов для сравнений перестает замечать глаз. Как только в российскую природу вторгается человеческий мир, в нем появляется элемент брошенности: большие свинарники, которые так и не были достроены, коробки, монструозные зияющие территории мертворожденных заводов, которые так и не заработали, брошенные деревенские дома, ничьи территории с бурьяном и самостийными свалками. Это — остов той страны, которая имела какие-то планы на жизнь, более того — она даже была уже в процессе их осуществления — и ничего вокруг не было, до чего бы этой стране не было дела. Но вдруг жизненные силы ушли, эти фундаменты и коробки оказались крайними – они, видите ли, вели страну не в ту сторону. Это — вполне наглядный визуальный образ для социального самочувствия. Уже было невозможно позволить себе не только новую промышленность — земля уходила из-под самих домохозяйств. Погибшие дома никто не убирал, в большинстве российских городов проще построить новый микрорайон, чем избавить городище от пролежней, от памятников несбывшимся планам.

Новейший Сочи, особенно в олимпийской части, построенной на почти неосвоенных протранствах, не имеет этой привычной «архитектурной» метки постсоветской России. Это новый архитектурный опыт для любого россиянина. Его трудно испытать даже в наших намоленных городах-памятниках. Москва и Петербург – обладатели роскошного наследства, города-купчины, глядящие свысока на неразличаемую в дымке Россию. У идущего впервые по Тверской ощущение временной допущенности к чужому богатству даже естественнее, чем открытый при созерцании рот. Каменные кривоколенные улицы – это капитал, у которого всегда были хозяева.

А Сочи — непозволительно молод. Он весь — пока что лишь намерение жить. Даже огромные новые торговые центры, на стеклах которых забавно смотрится надпись «Количество площадей ограничено», лишь подчеркивают этой ощущение. Это место, в котором титаническим усилием удалось преодолеть состояние разорванности, неотъемлемое от российского пространства. Тут строилось будущее — и оно уже простроено, просто еще не наступило.

Вряд ли кто-то может быть дальше от мировых соревнований, чем обыватель, для которого любой спорт, с одной стороны, — это слишком непрактичный вид деятельности, чтобы привлекать внимание, с другой — он недостаточно зрелищен и легок для тех, кто ищет в телевизоре развлечений. Пробить стену этих стереотипов очень нелегко. На это имеют шанс разве что такие стенобитные орудия, как Олимпиада. Культурные ощущения от столкновения с нею — камертон, который трудно забыть. Это тот культурный опыт, обретение которого позволяет легко к нему апеллировать.

Единственный сценарий, при котором обыватель получает шанс оказаться на Олимпиаде, — это проведение главных мировых соревнований в его стране, желательно недалеко от дома. Семь лет назад, услышав, что в Сочи будут проведены Игры, я понял, что буду там. Потому что не попытаться использовать этот шанс — преступление против мировой культуры. И вот мы с мировым спортом однажды встретились.

Я совсем нечасто посещаю соревнования. Хуже того, я никогда не был на каких-либо соревнованиях — даже на футбольных матчах — в качестве зрителя. Но было время, когда я бывал на них в качестве участника — по легкой атлетике, которой занимался в школе. Позволю себе мемуар, который, так сказать, позволяет извлечь урок. От былой легкости во мне мало что осталось, но влияние спорта на свое становление я всегда признавал. Вот это и есть урок. Если человек когда-либо серьезно сталкивался со спортом, он этого уже не забудет. Во-первых, потому, что это добровольная каторга, которой в мужском сознании конкуренцию может составить разве что недобровольная каторга армейской службы — или же христианское служение. Во-вторых, ты кое-что узнаешь о людях, прошедших эту каторгу. Ты понимаешь, насколько сильным может быть человек, который тренируется с тобой в одном зале. Фактически это осознание того, насколько сильными могут быть обычные люди. И когда они уже способны совершать фантастические вещи, они — что в сущности удивительно — выглядят, как обычные люди, на которых никто не обернется в автобусе.

Я никогда не ходил на соревнования, но всегда был их преданным зрителем. Объясню: я уверен, что зритель появляется там, где есть спорт высоких достижений. Только он способен вживую конкурировать с телевизором. Зрелищный потенциал мирового спорта — феноменальный. Для многих моих знакомых в дни Олимпиад никаких других программ, кроме прямых трансляций и спортивной аналитики, не существует. Мне кажется, я знаю почему. Спорт сохранил в себе древнюю модель драматизма, которая была открыта ещё античностью и хорошо понятна всему миру. В античной драме две основные роли — герой и хор. Хор — отзывчив, он взрывается, как только герой дал малейший повод. Но герой, по закону этого жанра, должен себя отдать, он — жертва рока, и должен нести эту культурную роль до конца. Он жертвует своей жизнью и здоровьем — но для чего? Чтобы победить в скелетоне? Ерунда. Еще один обязательный элемент античной драмы — мощное чувство долг. Современной спортивной культурой этот древний долг отлит в обязанность представлять свою страну и лечь за неё костьми. На фоне мельчания глобальной культуры это древнее язычество, в котором олимпийцы уже самим словом уподоблены богам, а главным божеством является случай, выглядит титанической культурной пружиной — она действует в сознании обывателя даже тогда, когда совершенно не осознаётся. И мы почувствовали на себе, как она работает. У Олимпиады огромный потенциал возвращения зрителей на спортивные арены. У нас есть герои, которым надо просто вернуть хор.

После первых усилий туда попасть был страх. Билеты на соревнования мы покупали уже в середине декабря — и сразу узнали, что опоздали заказать доставку на дом, оригиналы нам было предложено получить в билетных центрах на месте. Тут же выяснилось, что купить билеты — это самое легкое, теперь нужны паспорта болельщиков и понимание, как мы туда доберемся и где остановимся. Строго говоря, паспорта болельщиков это обычные бейджи с данными, которые считываются электронными устройствами, — их дают на любых крупных форумах. Но они, конечно, не столь велики, как Олимпиада. Данные для паспорта вносились через сайт, но получить их можно было только в трех точках мира — Москве, Краснодаре и Сочи. Причем сделать это надо было не менее, чем за три дня Олимпиады. Для нас это стало проблемой, поскольку ни к открытию, ни тем более за три дня до начала мы приезжать не собирались — мы определили удобное для себя окошко на второй неделе соревнований. Но это означало, что мы должны специально выехать в другой город для того, чтобы заранее получить паспорта болельщиков. Мы это сделали — на новогодних праздниках вчетвером поехали в Краснодар. Дело на месте не заняло и десяти минут. Но понять, почему такие центры не могли стоять как минимум в городах-милионниках, понять без подсказки трудно.

Это еще не все. Нужно было еще обзавестись жильем и билетами до Сочи. Сразу скажу, что билеты на поезд покупались ровно в день их поступления в кассы за полтора месяца. Билеты назад я покупал на день позже — и в продаже оставался уже только поезд Адлер-Минск с вагонами позднесоветской эпохи.

С жильем пришлось повозиться больше. Варианты размещения предлагались через официальные олимпийские интернет-ресурсы — причем, были предусмотрено как жилье на специально пригнанных к сочинскому побережью шести морских лайнерах, так и в частных квартирах — то есть номинально предложение по проживанию для гостей Олимпиады было весьма разнообразным. Один нюанс — его было невозможно купить. Можно было отправить заявку на размещение. Я таких отправил штук пять — ответы начали приходить почти сразу — примерно через неделю. Все они сообщали о том, что места заняты. При этом в большинстве случаев цена размещения на сайте не сообщалась, а частники, сдающие квартиры, сразу оговаривали, что менее чем на пять дней квартиру не сдают. На booking.comв декабре предложений на февраль было около пяти — за три дня предлагалось заплатить от 70 до 120 тысяч за номер. Ситуацию можно охарактеризовать как кризис посредников. За эту нервную неделю мне пришлось найти знакомых в Сочи. Прямой звонок в подсказанный мне отель тут же решил проблему.

В организации, оформлении промахи найти было можно. Где-то недоложили асфальт, где-то явно не справлялись пункты питания, где-то можно было жаловаться на организацию пространства. Но главным блюдом здесь был все-таки спорт. Каждое соревнование, которое мы посещали, давало нечто новое в его восприятии. Первым смотрели скоростной спуск у женщин. Вообще не представляли до этого, что за зрелище доступно зрителю наблюдающему за скольжением по трассе протяженностью 2,7 километра. Узнали: старт и большую часть пути спортсмена наблюдали на большом экране – в какой-то момент маленькая фигурка взлетала над уже доступным глазу пригорком и устремлялась в умопомрачительное падение финишного спуска. А человек, который видел хоккей только по телевизору, убежден в том, что шайбы просто не видно в живую. Расширенная широкоформатными объективами площадка кажется гораздо больше, чем она есть на самом деле. Происходящее на площадке прекрасно рассматривается из любой точки зала, тут надо умудриться не заметить гола.

Самые дешёвые билеты на Олимпиаде были на шорт-треке. Мы, когда их покупали, точно не знали, что это — были варианты. Но именно здесь на трибунах творилось безумие — потому что российские спортсмены побеждали в забегах. Мы были частью бушевавшего хора. Тюмень, Казань, Азов, Красноярск, Ставрополь, Ярославль и ещё десятки городов — это был хор городов, имена которых написаны на российских флагах. И мы чувствовали, что нашим спортсменам давно не хватало этого хора. И мы были с ними, даже когда они проигрывали. Олимпиада в Сочи — это теперь наше общее воспоминание. Открытие Игр позволило двум госканалам зафиксировать самую большую аудиторию за всё время медиаизмерений. По данным исследовательской компании TNS Россия, у экранов одновременно находилось более трети взрослого населения страны – 35,6 миллиона человек. Заметим — это только взрослого населения. Фонд «Общественное мнение» подсчитал, что за ходом соревнований следят почти 85% населения страны. Каждый день Олимпийский парк посещает около 75 тысяч человек. После первой недели соревнований общее число посетителей было оценено в 550 тысяч. На месте работают 25 тысяч волонтёров, около 70 тысяч сотрудников МВД и ФСБ — фактически речь о том, что в само проведение Олимпиады втянуто около 100 тысяч российских семей. Круги от Олимпиады ещё долго будут расходиться по российскому обществу.