Подведя итоги исследования «Социальные инвестиции юга России: лучшие практики управления в некоммерческом секторе», реализованного совместно с АНО «Инновационные гуманитарные проекты» и поддержанного Фондом президентских грантов, мы обошли с ним ряд площадок, на которых эта тема обсуждается, — и осознали, как их много. Буквально каждую неделю в регионе проводятся большие конференции на эту тему, по ней отстрелялись все бизнес-объединения, общественные палаты и активные общественники. При всём многообразии желающих высказываться трудно в итоге извлечь понимание, а откуда у нас, собственно, возьмётся сильный «третий» сектор. И тут есть не всеми замеченная проблема двуликой некоммерческой сферы.
Вот некоторые вводные. На Питерском международном экономическом форуме 2017 вклад некоммерческого сектора в ВВП оценивался в 1%, вклад в занятость экономически активного населения — в 1,1%. При этом средняя цифра по развитым странам — по 6,5% и там, и там. А в отдельных странах — в Нидерландах, например — обе цифры превышают 15%. После этих цифр принято говорить о большом потенциале роста доли сектора в России. В середине «нулевых» в ходу была цифра 0,9% ВВП в России — то есть расти пока не очень получается.
Далее, фонд «Сколково» в специальном исследовании оценивает размер российского «филантропического сектора» примерно в 400 млрд рублей в год. Заметим, что это не весь некоммерческий сектор, но хоть какая-то цифра. Сколковские эксперты говорят, что владельцы капитала — самая активная часть российского общества, 90% этой страты занимаются благотворительностью, тогда как среди обычных граждан доля лишь 67%. По оценкам же фонда «Нужна помощь», вовлечённость граждан 90%. Эти цифры иллюстрируют принципиально разные, но дополняющие друг друга подходы к пониманию, как развивается сейчас «третий» сектор в стране.
Согласно версии сколковских экспертов, главный игрок в некоммерческой сфере — бизнес. Большая часть от указанных 400 млрд, по их оценкам, проходит мимо независимых НКО — эти деньги уходят либо напрямую от компаний получателям помощи, либо аффилированным с бизнесом фондам. Ряд компаний, таким образом, вообще не нуждается в НКО, хотя надо отметить, что при этом целый ряд крупных предприятий имеют продуманные благотворительные программы, которые реализуются через привлечение независимых НКО. При этом у нас есть ещё сфера социального предпринимательства, которую страна вообще пока не видит, поскольку не отличает спекулянта от миссионера — они все для неё равно коммерческие ООО, ОАО, ЗАО, и таковыми останутся даже после появления статуса «социального предприятия».
Другая версия происходящего — у независимых НКО. Для них главный тренд в некоммерческой сфере последних лет — активизация граждан. Это граждане жертвуют, они работают волонтёрами, они создают НКО. В этой сфере, как правило, очень похожи истории прихода в некоммерческий сектор — человек сталкивается с проблемой, которую не может решить государство, или даже сам становится её жертвой — и начинает решать её сам, постепенно приобретая уникальную экспертность. Здесь не хватает управленческих компетенций, но главное — финансов. Проведённый нами опрос руководителей НКО показал, что более 60% организаций имеют годовую выручку до 2 млн рублей — но при этом большая часть НКО считают себя стабильно работающими организациями. Главный источник финансирования в этой сфере — активные граждане.
Перед нами две модели «третьего» сектора. Одна предполагает, что некоммерческая сфера вырастает на базе успешного бизнеса, его управленческих компетенций и финансовых ресурсов. Ведь бизнес всё больше хочет быть социальным, всё лучше понимает выгоды от пользы социальной составляющей. Здесь в ходу вечные темы — экология, семья, спорт, образование. Типовая проблема этого сектора — доверие: что бы бизнес ни делал, его всегда будут подозревать в том, что он коммерческие интересы ставит во главу угла. Вторая проблема: относительная поверхностность и краткосрочность приоритетов — как правило, многолетних стратегий здесь нет, а значит, нет и настоящей экспертности в понимании конкретных социальных проблем. А ещё корпоративные фонды сразу закрываются, как только у их учредителей возникают проблемы в бизнесе.
Вторая модель развития «третьего» сектора питается энергией снизу, опирается на народные массы, умеет с ними работать и видит порой крайне неприятные проблемы. Судя по нашему опросу, энергия независимых НКО сконцентрирована в основном на работе с социально незащищёнными категориями населения, включая инвалидов, бомжей, жертв насилия, бывших заключённых, наркоманов и брошенных детей. В этой сфере с управленческими компетенциями не очень хорошо, зато очень хорошо с пониманием тех сфер, о которых порой не знает само государство. К этой части НКО доверия гораздо больше, но они заперты в ловушке бедности.
Тот же водораздел проходит и через среду госслужащих. Предпринимательски ориентированные министерства готовы говорить только о социальном предпринимательстве, прочие благотворители им неинтересны. Для чиновников социального блока все, кто зарабатывает деньги, — хапуги и спекулянты, не дай бог подумать такое об истинных нкошниках.
А теперь вопрос: а наш будущий сильный «третий» сектор — это который из двух? Сейчас кажется, что эти две реальности некоммерческой сферы мало пересекаются, каждый работает по своим правилам, решает собственные проблемы, болен своим набором болезней, для лечения которых, по идее, требовалось бы побороть ограниченность. Потому что каждая из сторон обладает только половиной инструментария, необходимого для того, чтобы «третий» сектор действительно стал сильным.
