В бытовом смысле можно справиться, интеллектуально — нельзя

Я сижу спиной к стене среди детей в возрасте от 12 до 16 лет, которые густо набились в довольно маленький физкультурный зал, затянутый матами, впитавшими невыветриваемый запах ног. Дети выглядят заметно младше заявленного организаторами возраста, глядя на них, мне сложно выделить кого-либо, кому я мог бы дать даже 14. Я пытаюсь быть невидимым среди них, но я гораздо крупнее. Утроились в зале кто как – сидя, вповалку, в обнимку, на животе, положив голову на подставку из ладоней. Центр сцены условный, в нем – трое взрослых, двое – основатели фонда «Доброфонд» Екатерина Сухинина и ее муж Андрей Туласов, а также сотрудник Музея МХАТ Олег Стребков.

Любовь должна быть безоговорочной

«Мы привезли вам интересные мысли», — начинает Екатерина Сухинина. Взрослые всю ночь ехали из Москвы, они привезли гуманитарную помощь детям, выведенным их Донецкой области в санаторно-оздоровительный центр «Ромашка» недалеко от Таганрога. Директор этого центра Олеся Ким уверяет, что на территории Ростовской области это крупнейший центр приема детей – с 19 февраля здесь размещаются около 450 детей. Большая их часть – это дети без родителей. Те, кого вывезли из интерната в Углегорске, спецшколы-интерната в Донецке и детского дома номер 1 в Донецке. Говорят, что здесь есть также ребенок, у которого нет документов, - его просто нашли на улице. Небольшая часть разместившихся – дети с мамами. Эти дети ходят в школу через дорогу, их кормят, у них есть в распоряжении спортивный зал и вид на Азовское море.

Дети во время встречи с Олегом Стребковым // Фото: "Эксперт Юг"

Часть гуманитарной помощи – встречи в рамках детской благотворительной просветительской программы Музея МХАТ. Олег Стребков – опытный детский педагог, который обычно приходит на такие встречи в образе сказочника и волшебника Оле-Лукойе. Олег – человек непростой: бородатый сибиряк, который воспитал трех приемных детей. Перед этой встречей он мне сказал, что самое тяжелое с детьми, оставшимися без родителей: «Самое тяжелое то, что несешь ответственность не только за себя, но и за того парня, который накосячил до тебя. Любовь тут должна быть безоговорочной – они проверяют это».

Этот день Олег проходил в костюме андерсеновского персонажа большую часть этого дня: вычурная шляпа, парик, грим – в таком подчеркнуто театральном виде он обычно заходит к детям и на своем примере начинает рассказывать о том, как устроен театр, какие специальности есть в тексте, зачем вообще театр в жизни человека. Он умело втягивает детей в общение, заставляя их отвечать на вопросы и задавать вопросы. И постепенно, когда встреча удается, происходит преображение – оказывается, то, что час назад выглядело абсолютно неуместно в этой реальности, может быть в ней уместно. А то, что пытается донести Оле-Лукойе, переоценить сложно: зачем в жизни человека нужно искусство? Не каждый сможет объяснить это ребенку.

«Люди, которые прошли через испытания, — они надежнее, — медленно говорит Олег Стребков детям. – И могут быть гораздо успешнее. Но как вы думаете, лучше учиться на своем опыте или чужом? – зал нестройно отвечает в основном «на своем». – А я думаю, что на своих ошибках учиться вредно. А вот чужой опыт, увиденный в театре, не только не навредит вам, но и поможет…».

Для привозимой гуманитарной помощи в Ромашке выделено отдельное помещение // Фото: "Эксперт Юг"

В этот вечер совпало много осложнений. Конец дня после ночи в пути, третья встреча, перед которой вышло досадное недоразумение: кто-то во время перерыва закрыл кабинет. Вообще присутствие администрации в этом месте призрачно. Перед помещением столпилось человек пятьдесят детей разного возраста, которые смотрели, как огромного сказочного персонажа система не пускает в помещение, и тот ничего не может с этим сделать. Ключи не могли найти минут сорок. За это время Оле-Лукойе переоделся, смыл грим – могло создаться ощущение, что человек в костюме в какой-то момент пал духом. А дверь взяли и открыли. И перед детьми оказались уставшие взрослые, которые пришли как бы наставительно говорить с ними о добром и вечном. При этом детей было слишком много, возраст слишком разный, чтобы завладеть вниманием всех сразу – и уже через полчаса зал распался на микрогруппы. Одна из них, впрочем, во все глаза смотрела на гостя, пытаясь подавить нарастающий гул неуставных разговоров. Я невольно оказался в одной из таких групп.

Интервью с мальчиком Сашей

— Вам понятно, что вы пишете? – спросил у меня светловолосый мальчик, который сидел рядом со мной. Он имел в виду мой почерк. У меня на коленях лежал блокнот, в который я делал заметки для репортажа.

— Конечно.

— Совершенно ничего не понятно, — оценил он, более откровенно взглянув мне через руку.

— Когда ты вырастешь, у тебя тоже будет непонятно.

— Какая у вас профессия?

— Я журналист.

Небольшая пауза.

— А вы не думали заняться каким-то серьезным делом?

— Каким, например?

— Вот я хочу быть программистом, — привел он себя в пример.

— Хорошая профессия, — говорю, — востребованная. Но серьезное дело – это то, к которому относишься серьезно.

— Я хочу что-то создавать, изобретать.

— Отличная идея.

— Представляете, есть люди, которые не знают, кем они будут.

— Твое мнение тоже со временем изменится. Это нестрашно.

— Сначала я буду программистом, потом хакером.

— А что создает хакер?

— Хакер взламывает.

— Вот именно. Ничего не создает.

— И получает большие деньги.

— Так ты создавать хочешь или денег?

— Жизнь – короткая, — привел он неожиданный аргумент.

— Короткая для чего?

— Ну, я хочу, чтобы у меня был дом. Чтобы близкие были обеспечены. Жизнь – короткая. Многое надо попробовать.

— Некоторые вещи лучше не пробовать. Потому что на этом все может и закончиться.

— А вы знаете, что у человека две жизни?

— Как так?

— Да, он сначала живет как человек, а следующую жизнь он кто-то другой.

— Я знаю, что у человека есть бессмертная душа. Ее судьбу после смерти определяет Господь — отправляет ее либо в ад, либо в рай. Смотря как человек жил.

— Человек бессмертен до тех пор, пока его кто-то помнит, — вы это знаете?

— Кого ты помнишь?

— Бабушку помню и своего дядю – они хорошо ко мне относились. Бабушка меня воспитывала до девяти лет, а потом умерла. Ей было 58.

— А сейчас тебе сколько?

— Тринадцать.

— А мама?

— Ей я с самого начала был не нужен.

— Она была не права. И после этого ты попал в интернат?

— Да, в Донецке.

— Как тебя зовут?

— Саша.

— А я Владимир. А друзья у тебя есть, о которых ты тоже будешь помнить?

— Есть… — я подметил, что Саша быстро сворачивает тему, по которой не может развить успех – и начинает новую; но она только кажется новой. — А ты знаешь, у меня есть седьмое чувство.

— Седьмое? Или шестое?

— Шестое – это у собак. А у меня седьмое.

— Приведи пример.

— Ребята шли в одно место, а я обычно с ними ходил, но тут не пошел, — и их там застукали.

— Ты считаешь, это седьмое чувство?

— Да, предчувствие сработало.

— Я думаю, что это был разум. Разум обычно говорит, что, если ты прячешься, чтобы делать что-то, что надо скрывать, рано или поздно тебя застукают. Считай, что у тебя первого проснулся разум.

Еще одна отработанная тема, он забрасывает новую.

— А вы знаете, кто лучший учитель?

— Кто?

— Жизнь, — Саша на мгновение торжествует.

— А если ты ее себе испортил какой-нибудь глупостью, что делать дальше?

Задумался, заходит с другой стороны.

— А еще я вижу, какой человек – добрый или нет.

— Это тоже седьмое чувство?

— Да.

— Хорошо. Я добрый?

— Вы добрый.

— И ты добрый. Но мне кажется, ты придумал себе кое-что, что может сделать тебя не добрым.

— Но люди иногда обманывают. Говорят одно, а потом…

— Главный вопрос для человека: как ведет себя он сам? То, что они обманывают, — не твой грех. Не обязательно вести себя, как они.

— Жизнь – короткая.

— А знаешь, что сейчас вот этот человек, — я показываю на Олега, — пытается объяснить про театр? Что в жизни, ты сделаешь что-то не то — и получишь травму на всю жизнь. А в искусстве ты можешь прожить тысячи жизней, не получив травм, которые тебе помешают. По-моему, хорошая идея. Жизнь становится длинная-длинная.

— Да, хорошая идея.

— Я надеюсь, мы с тобой еще увидимся, Саша.

— И я надеюсь.

После этого разговора я поймал себя на том, что главное впечатление от этих детей состояло не в том, что они бежали от военных действий, а в том, что они без родителей. Они без всякого участия взрослых прямо сейчас решают главные вопросы, которыми вообще может задаваться в жизни человек. С этими вопросами справляется не каждый взрослый. А они перед ними в одиночку – и ответом иногда оказывается случайно подобранная фраза. Саша говорил, и его голубые глаза ни разу не дрогнули, он выглядел человеком, который в принципе знает ответы на все вопросы, но который при этом готов обдумать услышанное. 

Дети войны – это другие дети

С Андреем Туласовым и Екатериной Сухининой – молодыми супругами, которые с 2016 занимаются сбором гуманитарной помощи для детей Донбасса, разговариваем на улице в беседке.

Екатерина Сухинина // Фото: "Эксперт Юг"

Специальное замечание для руководителей НКО, которые сейчас думают о том, а почему мы не пишем о том, как они сейчас работают с беженцами – и не только с ними. Действительно, мы знаем, что целый ряд региональных НКО в такой работе задействованы, но только от «Доброфонда» мы получили внятный пресс-релиз с сообщением о том, что, когда и где планирует сделать организация. Релиз написали и прислали не некие наемные специалисты, а сама сооснователь фонда Екатерина Сухинина – нам оставалось только присоединиться. Если у вас есть опыт, который вы считаете достойным публикации, напишите нам о нем.

— Что вы привезли? Как вы узнавали, что вести?

— Е.С.: Привезли разное: носки, настольные игры, канцелярию, фломастеры… Узнавали, что нужно, у руководителя «Ромашки». Дети тут уже почти месяц, воспитатели говорят, что им уже тут тяжело. Во-первых, все хотят домой – там друзья, семьи. А во-вторых, их тут очень много, они находятся не в привычных условиях. Нам знакомые журналисты из RT сообщили, что были здесь, что здесь много деток, - и им надо как-то помогать. Их ведь привезли сразу после объявления эвакуации из ДНР, еще до начала всех событий.

— На чем специализируется фонд? Как вы вышли на эту тему?

— Е.С.: Фонд занимается гуманитарной помощью. Я сама из Донецка. Когда в 2014 году началась война, я переехала учиться в Москву. Моя семья осталась там, мои папа и брат на фронте – они работают в медсанчасти. В Москве мы познакомились с моим будущим супругом, и после того, как он однажды побывал вместе со мной в Донецке, у него возникла идея возить туда гуманитарную помощь. Он начал собирать помощь для детских домов, а я подключилась. Мы этим занимаемся с 2016 года. Затем Андрей привез детей из Донецка в Подмосковье на спортивный турнир, мы придумывали и другие социальные программы. Затем мы поняли, что не справляемся как частные лица и организовали фонд. Он начал работать с июня 2021 года. Мы с супругом занимаемся деятельностью фонда в России, а мой папа – в Донецке. Сейчас к нам начали обращаться организации, которые тоже хотят помогать. Например, Музей МХАТ сам предложил свою детскую просветительскую программу, Олег Стребков очень талантливо общается с детьми в образе Оле-Лукойе. В этот раз мы приехали вместе. По мере того, как мы растем, к нам обращаются организации не только для того, чтобы получить помощь, но и для того, чтобы нам ее предоставить – мы помогаем им помогать. К нам обратились храмы, говорят: мы собираем гуманитарную помощь, но не знаем, кому и как ее передать – поможете? Мы помогаем.

— А вы откуда знаете, что именно надо вести?

— А.Т.: Нам говорят наши знакомые. Только так. Есть прямые данные о том, что нужно конкретным людям. Пришел, например, запрос, что из-под Волновахи над помочь вывести женщину с ребенком. По факту у нас нет выходов. Но мы нашли людей, которые занимаются вывозом людей из мест, которые уже заняла российская армия и части ДНР. Если мы не можем решить, мы честно говорим: попробовали – не смогли.

— То есть ни с какими официальными структурами, которые курируют в России работу с беженцами, вы не взаимодействуем?

— А.Т.: Нет. Но мы сдаем отчеты о своей деятельности в Минюст, как и положено НКО.

— Сбор гуманитарной помощи – это работа с частными лицами или организациями?

— А.Т.: Преимущественно с частными лицами. Хотя когда я привозил детей на турнир, помогал бизнес, потому что многих цепляет спорт. Сейчас возникает ситуация, когда многие организации стали подключаться к сбору гуманитарной помощи. Но они сейчас сделают, отчитаются – а мы будем продолжать. Мы как занимались детьми, так и занимаемся. Сейчас 85 процентов тех, кто занимается беженцами, никогда не были на Донбассе, и близко к нему не подходили. Они не знают, что там происходит, что действительно нужно людям. И возникают ситуации, когда люди просят стройматериалы, а им макароны присылают.

— А проблема, который вы занимаетесь, измерима? Ее реально решить?

— А.Т.: Реально. Но за долгое время. Для этого мы ищем партнеров. Мы не решим проблему бедности, не сможем сделать так, чтобы никогда не было войн. Но мы можем повлиять на психологическое состояние детей, помочь им не унывать, дать надежду на будущее. Мы можем им помочь расти как созидатели своей жизни, а не как люди, попавшие в плохую жизненную ситуацию и ждущие, когда им в очередной раз подадут руку. Мы можем привлекать гранты на решение их проблем. Ведь многие их этих детей хотят продолжать учиться. Мы способны оказать на них влияние, дать им поддержку.

— Е.С.: Знаете, тут еще важен вопрос правильных реакций. Возникла ситуация – и мы на нее реагируем, как можем. А измерима ли проблема - это менее важный вопрос. Когда началась эвакуация, мы сразу отложили наши программы и бросили все силы на сбор гуманитарной помощи. Сейчас немного поутихнет – и мы поедем в Донецк, потому что здесь дети все-таки обеспечены всем необходимым, здесь им надо помогать чем-то дополнительным. Из базовых вопросов проблема только с медикаментами – все-таки почти 500 детей и демисезонный период: простуда и так далее. А в Донецке проблема стоит более остро – там увеличивается количество детей, которые остаются без жилья, родственников. Недавно мы помогали девочке передать посылку в Донецк, но она узнала, что ее родственник подорвался на мине – и объем помощи надо было срочно увеличить. Ситуация меняется очень быстро.

— Какой вопрос, связанный с помощью детям, сейчас наиболее острый?

— Е.С.: Внимание. Вот мы с детьми с утра, две программы у нас уже было, две еще будет. Самое главное, что мы делаем, - посвящаем детям время. Потому что у них и без войны сложная жизненная ситуация. Плюс война. А дети войны отличаются от мирных детей – это другие дети. С одной стороны, они смотрят на тебя, как на человека, который говорит им что-то хорошее – и понимаешь, как этого им не хватает. С другой стороны, они постоянно ждут опасности, а потому смотрят отстраненно и с опаской. Они восхищаются самолетами – потому что с 2014 года на Донбассе не летают самолеты. Они не понимают, как это – нет комендантского часа. Пока у нас перерывы между программами, мы с ними обнимаемся. Утром был возраст до десяти лет. Они трогали мои волосы, супруг носил их на руках. Сейчас вот пришли дети до 14 лет. Когда каждому из них задаешь личный вопрос, они счастливы. Спрашиваешь, а что ты думаешь, - и ребенок удивлен, что ему задают вопрос, потому что они не владеют таким счастьем, как внимание взрослого персонально к себе. В бытовом смысле с ситуацией можно справиться, интеллектуально и эмоционально – без помощи справиться нельзя. У нас нет супертехнологий, мы работаем на человеческом уровне. Из-за того, что у детей отсутствует интеллектуальная и культурная сила, все настоящие конфликты потом и происходят.