Алексей Розин и Марина Васильева //фото из личного архива А.Розина и фотографа Анисии Кузьминой
— Алексей, Марина, почему вы приехали в Ростов проводить лабораторию сторителлинга?
Алексей Розин: Я работаю в такой же независимой театральной компании, как и Театр 18+ — это «Le Cirque De Charles La Tannes» (творческое объединение «Цирк Шарля ля Танна»). С тех пор как я начал заниматься сторителлингом, я задумался над тем, что надо это дело выводить в люди, потому что само слово до сих пор для некоторых чужое, новое. В Ярославле, например, люди, которые продавали билеты на наш спектакль, сказали: «У нас публика не совсем еще подготовленная, некоторые в афише слово «сторителлинг» до конца не дочитывают». А мне хочется сделать этот формат популярным, распространить его. В Ростове — прекрасные Театр 18+, Греков и Муравицкий (главный режиссер театра Герман Греков и худрук Юрий Муравицкий — прим. ред.), на них можно было положиться, я подумал, что они откликнутся на мое предложение, — так и получилось.
Марина Васильева: К тому же Ростов — благодатная территория. Здесь живут люди разных национальностей, у города очень богатая история.
А.Р.: Первая ассоциация с Ростовом — «Ростов-папа», вся эта криминально-уголовная тематика. Вторая — огромный фольклорный пласт. В Перми, наверное, делать лабораторию сторителлинга было бы сложнее, там холодно, у людей характер другой. Ростов — по сути, первый город, где мы провели такую лабораторию. И в целом результатом я доволен.
— Как прорабатывалась тема лаборатории — ростовские мифы?
М.В.: Участникам заранее было дано задание, в первый день мы выслушали их истории. Кто-то пожаловался, что ему вообще нечего рассказать. Ну как это нечего? В процессе выяснялось, что все-таки есть какая-то зарисовка, и оказывалось, что это не просто короткая история, а зарисовочка минут на 20. Потом режиссеру вместе с участниками нужно было все это скомпоновать. Напрямую никто не брал фольклор как тему, но то в одной, то в другой истории все равно возникают эти мифические образы, связанные с разными местами в городе.
А.Р.: Да, сама территория начинает работать: узнаваемые места начинают обретать какой-то другой смысл. И теперь, проходя мимо стадиона «Ростсельмаш» (сейчас — «Олимп-2» — прим. ред.), ты будешь вспоминать историю, как под одной из трибун в детстве прятался от милиционера один из наших сторителлеров, который пытался попасть на матчи без билета. Так и складывается мифология: ты начинаешь по-другому относиться к месту, где живешь.
— Каждая история была привязана к определенному месту — так появилась карта с точками, где происходили все ситуации, о которых рассказывали участники лаборатории. Эта идея возникла в процессе?
А.Р.: Это как раз то, что было задумано первоначально. Рассказываешь какую-то историю? Назови адрес — где это было?
М.В.: Чтобы я, слушая истории в зале, думала: «Ничего себе, это же соседний подъезд!» И это место для меня совершенно по-другому открывается. Да, у нас получились личные истории, но все эти люди живут в Ростове, город говорит их голосами.
— Как участники лаборатории готовили свои истории?
А.Р.: Среди участников лаборатории были и сугубо пишущие люди, и актеры, которым пришлось писать. Сначала Герман Греков провел с ними несколько занятий по теории драматургии, объяснял, как строятся сюжеты. Участники пришли к нам уже с набросками, предложениями. С одной стороны, времени, конечно, было мало, но с другой стороны, это выбивает тебя из колеи и заставляет действовать быстрее. Дальше мы стали вытаскивать из историй участников смыслы. Как-то так сложилась, что люди рассказывали больше не про легенды и мифы, а про себя. Но почему-то каждый из них вспомнил именно эту историю, значит, она живет в них и просится наружу. Одно дело — просто рассказать историю к случаю, а другое дело — обработать ее как драматург, рассказчик, чтобы она касалась уже не только тебя одного.
— Сторителлер обязательно должен сам для себя написать историю?
А.Р.: Сторителлер является автором своего текста всегда, потому что самая главная ценность в сторителлинге — это личность рассказчика. Одну и ту же историю два человека расскажу абсолютно по-разному: у каждого — своя мимика, свой ход мысли, мы все по-разному расставляем смысловые акценты. Выучить просто чужой текст — здесь нет, это не работает.
Марина Васильева в сторителлинге «Кто убил Анну», режиссер постановки — Алексей Розин
— Все истории, рассказанные участниками ростовской лаборатории, получились по большей части очень забавными...
А.Р.: Это такой бонус, поэтому сторителлинг часто путают со стендапом. Вроде бы, смешно. Но ничего смешного человек не рассказывает — например, он рассказывает про то, как его привели, поставили в круг и начали «разводить по понятиям». (Один из участников лаборатории рассказал об этом историю из своей школьной жизни — прим. ред.). Ничего смешного в этой истории нет, а люди смеются. Ты смеешься, когда узнаешь в этом себя, когда всплывают твои собственные страхи.
— Сторителлеру обязательно писать только правду?
А.Р.: Все рассказанное, все выдуманное, все воображенное уже существует, значит, это и есть правда. По большому счету для человека нет разницы — произошло ли это на самом деле. Если ты вообразил и поверил в этом, значит, это есть. И задача рассказчика — как раз отправить тебя на ту территорию, где ты это вообразишь.
— Будет ли проект лаборатории дорабатываться, перерастет ли он в регулярные показы?
А.Р.: Да, мы надеемся на то, что нам удастся привести это в законченную художественную форму. В идеале, это 11 полноценных спектаклей.
М.В.: Из каждой истории можно сделать отдельный моноспектакль, материала было много, но мы были ограничены во времени, поэтому пришлось компоновать все очень емко.
— Многие говорят, что сторителлинг похож на стендап, но в чем все-таки их отличие? И каковы тогда основные черты сторителлинга?
М.В.: Стендап отличается от сторителлинга тем, что он вынужден быть смешным. Не смешно? Все, следующий! А в сторителлинге ты не обязан никому быть смешным. Сторителлинг — это несложное слово: «стори» и «теллинг» — рассказывать истории. Люди собираются у костра, люди собираются на кухне, люди каждый день рассказывают друг другу, как у них прошел день, что с ними случилось. То есть каждый день мы все и есть сторителлеры.
А.Р.: Когда мы рассказываем сплетни друг другу — это самый чистый сторителлинг и есть. В этот момент мы все убедительнейше и точнейше играем. Для этого не требуется диплом об окончании театральной школы, в людях зашита эта потребность — рассказывать и слушать истории, фантазировать, воображать. А стендап — младший брат сторителлинга. Они занимаются, по сути, одним и тем же, но стендап действует жестко, грубо, находит болевые точки, давит на них и высмеивает, а сторителлинг делает это более округло, мягко.
— Отсутствие декораций и спецэффектов — это обязательное условие сторителлинга?
А.Р.: Табу никаких нет. Можно выстроить декорации, но главное орудие рассказчика — это зрительское воображение. Рассказчик заставляет тебя представить декорации, героев — это гораздо убедительнее.
— Требования к актеру в классическом спектакле и в сторителлинге отличаются?
М.В.: Все то же самое — ты сталкиваешься с событием и реагируешь на него. В сторителлинге только нет актеров-партнеров, но зал — даже более чуткий партнер, чем другой актер на сцене.
А.Р.: Зал никогда не пропускает твои пасы, если ты точно бьешь. В сторителлинге тебе не за что спрятаться, это проверка на прочность. Ты не где-то там, далеко на сцене, прикрыт костюмами и декорациями и воображаемой четвертой стеной, где у кого-то в зале зазвонил телефон, кто-то вышел, а я делаю вид, что этого не заметил, потому что у меня тут якобы другая реальность. Если в сторителлинге человек выходит из зала — это становится частью истории, я не могу на это не реагировать. Но в целом требования к актерам по большому счету не отличаются.
— Алексей, а как вы начали заниматься этим направлением?
А.Р.: В 2013 году в Россию с мастер-классом приезжал Йеспер Андерсен, датский артист-сторителлер. Актриса и режиссер Лена Новикова после этого так загорелась, что собрала в Центре имени Мейерхольда «Мастерскую сторителлинга», я попал туда вместе с Ильей Барабановым, мы сделали с ним спектакль, который до сих пор играем, — «Страшная месть» по повести Гоголя. И оказалось, что сторителлинг для меня — это единственный театральный язык, который я на данный момент воспринимаю, а все остальное мало убеждает, не цепляет. С тех пор и занимаюсь сторителлингом, но это не значит, что я не работаю в других жанрах.
