Редакционная статья
Декабрьские теракты в Волгограде при всей ужасности происшедшего требуют предельно жёсткого анализа всего многообразия причин, приведших к трагедии. Одними оперативными данными силовиков здесь обойтись не получится — необходимо рассмотреть максимально широкий контекст случившегося незадолго до Нового года. И здесь, конечно же, сразу бросается в глаза, что за последние несколько лет питательная среда для экстремистов сформировалась далеко за пределами Северного Кавказа. Именно в этом принципиальное отличие волгоградских терактов от, допустим, взрыва жилого дома в расположенном неподалёку Волгодонске в 1999 году. Полтора десятилетия назад терроризм в подавляющем большинстве российских регионов был явлением сугубо внешним, своего рода инфекцией, а теперь многие эксперты говорят, что активные ячейки радикальных исламистов появились в России чуть ли не повсеместно, за исключением разве что далёкой Чукотки.
Не надо думать, что пресловутый джихад навязан нам «мировой закулисой», хотя внешний фактор, безусловно, исключать нельзя. Если же разбираться во внутренних причинах того, почему экстремизм так легко прописался в разных уголках страны, то главной из них нам представляется отсутствие у правительства какой бы то ни было внятной национальной и религиозной политики. Высказывания на эту тему, время от времени звучащие с высоких трибун, чаще всего свидетельствуют о том, что кроме набившей оскомину «дружбы народов» руководителям государства тут вообще нечего сказать. Хотя поводов озаботиться этой темой с каждым годом становится всё больше — и речь идёт не только об активизации радикального подполья, а и о нарастающей волне кавказо‑ и исламофобии, которая за последнее время много раз давала о себе знать. Списать это, скажем, на специфику тусовки футбольных фанатов уже не получится — антикавказские настроения охватили самых обычных людей, многие из которых наверняка ни разу даже не пересекались с кавказцами или мусульманами лично.
Почему правительство столь беспомощно в этих вопросах? Нам представляется, что суть дела заключается в следующем: национально-религиозная сфера — слишком непростой предмет для управления ею при помощи формальных показателей, тут невозможно поставить задачу по итогам отчётного периода добиться таких-то количественных результатов или, тем паче, занять такое-то место в очередном международном рейтинге. А ведь именно такая установка в последние годы и преобладает в правительстве. Между тем национальная и религиозная политика требует предельно конкретной деятельности, а не её теней или суррогатов. При этом нужно понимать: даже в том случае, если эта деятельность будет налажена правильно, гарантий прекращения терактов или быстрого снижения межнациональной напряжённости нет. Но это не означает, что нужно и дальше придерживаться нынешней линии, рассматривая возникающие то тут, то там конфликты на национально-религиозной почве в качестве «отдельных проявлений». Если кто-то из чиновников всерьёз в этом уверен, что ж, тут остаётся только вспомнить знаменитую фразу Юрия Андропова по поводу советской номенклатуры эпохи застоя: «Мы не знаем страны, в которой живём».
Что делать и с чего начать? Наиболее масштабным фронтом представляется сфера управления внутренними миграционными потоками, которые уже привели к значительным изменениям в структуре хозяйства многих регионов. Наиболее яркий пример — Ставропольский край, в котором происходит активное замещение русского населения, особенно в сельской местности. Но это лишь один из сюжетов. Проблема в том, что на сегодняшний день вообще нет внятной картины внутренней миграции, не говоря уж о системе управления ею. На этом пути предстоит столкнуться с вопросами о том, как вернуть русских на Кавказ, как собирать трудовые ресурсы в одном регионе и использовать их в других, как корректировать развитие территорий с учётом новых этнорелигиозных реалий. И здесь, конечно, не удастся отделаться привычной кабинетной работой с цифрами и данными рейтингов.
