Поделиться
Николай Проценко
Эксперт Института национальной стратегии Раис Сулейманов (Казань) рассказал «Эксперту ЮГ» о том, почему акция в Грозном в ответ на недавнюю демонстрацию в Париже вряд ли будет иметь желаемый результат. По его мнению, недавние теракты в Париже и реакция на них общественности – это в первую очередь повод для россиян задуматься о том, являются ли они нацией.
На 19 января в Грозном намечено проведение многотысячной акции в ответ на парижскую демонстрацию в память жертв недавних терактов. Как вы думаете, удастся ли ее организаторам, прежде всего главе Чечни Рамзану Кадырову, произвести такой же эффект, который имело шествие в Париже?
Для Рамзана Кадырова это своего рода «наш ответ Чемберлену», возможность компенсировать уязвленное личное самолюбие. Но со стороны эффект от события будет выглядеть, вероятнее всего, не так, как этого хотели бы организаторы. Прежде всего, митинг пройдет не в Москве, а в Грозном, то есть где-то в провинции, подальше от центра страны. Потом вполне предсказуемо ожидать такой митинг именно в Чечне, где мобилизовать население для участия в условиях авторитарного стиля руководства несложно. Будет ли от этого желаемый результат – показать всему миру солидарность мусульман в упрек французам, которые вышли в огромном количестве с плакатами, которыми они показывали свою идентификацию с журналом, публиковавшим карикатуры на пророка Мухаммеда? Вряд ли. Краткосрочное внимание эта акция, безусловно, получит, но скоро забудется. В то же время понятно, что одними жителями Чечни эта акция не ограничится: туда, может быть, приедут участники из Татарстана, муфтии из других регионов России, не исключаю, что и православные деятели тоже там появятся.
Как вы думаете, какое впечатление все это произведет на российскую аудиторию?
Я могу предположить реакцию русского населения как этнического большинства в стране. Акция в Грозном будет воспринята ими так: мусульмане – это сила, но почему им можно, а нам нельзя? Почему если русские национально ориентированные люди начинают объединяться для проведения уличных акций, то тут же звучат крики: «Караул! Русский фашизм наступает!» Русские национал-патриоты рассуждают примерно так: чеченцам можно, но если мы пытаемся сплотиться, нас сразу разгоняют, объявляет экстремистами. Так что национально ориентированная часть русского общества в очередной раз получит почву для размышлений.
В целом 2014 год с точки зрения террористической активности на Северном Кавказе вообще оказался непривычно спокойным – к счастью, обошлось без громких терактов, если не брать декабрьское нападение на Грозный. С чем, по вашему мнению, это связано и насколько устойчива эта тенденция?
Действительно, в прошлом году на Северном Кавказе практически не было громких терактов, в которых погибли бы мирные граждане, кроме трагедии в столице Чечни. Теракт в Грозном 4 декабря все же немного стоит особняком, поскольку там погибли не гражданские мирные лица, а силовики. Объективный фактор снижения активности экстремистов в России – это появление «исламского халифата» и ослабление «Имарата Кавказ», который покинули многие его сторонники. Это объясняется просто: если люди в террористическом подполье долго не видят конкретных результатов, это ведет к размыванию рядов, что и произошло на Северном Кавказе. «Имарат Кавказ» в нынешнем его состоянии – это партизанщина, и не более того. К тому же его новый амир не так популярен, как Доку Умаров, его мало кто знает. С другой стороны, участники незаконных формирований на Северном Кавказе видят, что в Сирии и Ираке исламистам удалось построить квазигосударство, которое контролирует большие по площади территории, там на практике реализуют шариатское правление (естественно, в том виде, как шариат понимают ваххабиты), а вот что контролирует «Имарат Кавказ», какую территорию? И естественно, что его адепты потянулись туда – когда есть ощутимый результат, за идею приятнее бороться. Поэтому наиболее радикальные элементы кавказского бандподполья покинули Россию: чтобы оказаться в рядах ИГИЛ, достаточно просто поехать в Турцию под видом туриста, а дальше перебраться на территорию Сирии.
Но, судя по ряду заявлений властей, это билет в один конец: вернувшихся ждет жесткое преследование.
Действительно, тенденция к возвращению наметилась, и уже состоялись судебные процессы в Грозном и Казани по фактам участия в незаконных вооруженных формированиях в Сирии. ИГИЛ сейчас будет фактически выполнять ту же роль, что в прошлом десятилетии Афганистан, куда ездили на обучение многие ваххабиты из России за боевым опытом.
Возвращаясь в Россию: как вы восприняли принятие так называемой «Декларации русской идентичности» Всемирного русского народного собора? Какое влияние этот документ можно оказать на межнациональные отношения в стране? Нет ли риска, что за ним последуют и другие национальные «декларации идентичности»?
Я не думаю, что эта декларация имеет большой практический смысл и будет иметь какие-либо серьезные последствия. Вы помните, например, декларации предыдущих соборов? Например, можете вспомнить, что принималось, например, на V соборе? А, например, на XIV-м? Имели они какие-то конкретные последствия, практические шаги со стороны государства по реализации принимаемых резолюций? Вряд ли. Хотя в свое время они были не менее громкими. Их тоже обсуждали, писали статьи с комментариями, дискутировали. «Декларация русской идентичности» была принята на волне патриотических настроений, но на самом деле она ни к чему не обязывает, это просто декларация о намерениях и желаниях. К тому же среди русских национал-патриотов не все поддержали этот документ – некоторые отнеслись к нему критически, указывая, что его принятие никак не скажется на «униженном» положении русских в России. Так что я думаю, что уже через год эта декларация будет забыта – так же, как и предыдущие.
Тем не менее, вопрос о национальной идентичности в России сейчас действительно стоит крайне остро – в том числе потому, что идея гражданской нации россиян на нашей почве так и не стала реальностью.
Это действительно так, если сравнить недавние демонстрации в Париже по случаю теракта в редакции «Шарли Эбдо» с митингами в поддержку воссоединения Крыма с Россией, на которые люди во многих случаях приходили по разнарядке в принудительном порядке и в гораздо меньшем количестве. Почему такая разница? Только потому, что во Франции все прошло так кроваво и жестоко? Моя версия ответа: потому, что французы - это нация, для которой свобода слова (пусть и в их понимании) одна из нациоеобразующих ценностей, а россияне - пока еще не нация.
Все же присоединение Крыма и теракты в Париже – это события разного масштаба, надо искать сопоставимый российский пример.
Давайте тогда вспомним, что в 2004 году после теракта в Беслане у нас не было митингов солидарности, по масштабу равносильных митингу в Париже. Тогда, 11 лет назад, население России проявило удивительную пассивность. Люди, конечно, сочувствовали, но вот чтобы выходить на улицу – нет. Ну а если все сидят по домам, то это как-то не воспринимается как солидарность. При этом очевидно, что те ценности, которые образуют нации в Европе (свобода слова, например), в России не проходят, их разделяет только либеральное меньшинство. Остается только Победа в Великой Отечественной войне, которая нас еще до сих пор объединяет. В этом году мы увидим масштабное празднование 70-летия Победы, но мне не очень понятно, почему 70-летие надо праздновать более помпезно, чем, например, 68-летие. Чем отличаются эти две даты? Тем, что ветеранов остается все меньше? Поэтому сейчас закономерно ставить вопрос именно так: являемся ли мы, россияне, нацией?
