Художник Стас Багс: Стрит-арт — это уже не надпись «***» на заборе, это серьёзное высказывание

Художественная галерея «Ростов» продолжает делать проекты, которые формируют у горожан интерес к уличному искусству. Сейчас в её стенах проходит выставка команды Active Crew, чьи граффити с буквами «AC» вы наверняка замечали в городе. А летом 2022 года команда галереи провела первый в Ростове-на-Дону масштабный фестиваль стрит-арта «Ничего страшного», который до ноября отзывался кураторскими медиациями. При этом в южном культурном поле как будто не хватает теоретического подкрепления такого внимания к стрит-арту со всей его маргинализированностью и кажущейся несостоятельностью в качестве вида искусства.

«Эксперт Юг» поговорил о языке современного искусства в общем и стрит-арта в частности со Стасом Багсом — петербургским художником, который работает больше 20 лет, имеет в портфолио выставки в «Эрарте», «Манеже», Русском музее и несколько номинаций на авторитетную Премию Сергея Курёхина. А ещё он периодически что-то делает для Ростова-на-Дону. Так, в рамках «Ничего страшного 2022» он создал работу «Собачий патруль». В интервью Багс рассказал о том, как в конце 90-х становились граффитистами, о художественном комьюнити, значении стрит-арта и своих ростовских впечатлениях.

Подход художника — симбиоз разных техник

— Как вы стали художником?
— Уже давно нет классического понимания, кто такой художник. Прежде всего, это человек, который понимает и структурирует мир вокруг себя: политическую ситуацию или любую другую. Ты рефлексируешь на те или иные темы и пытаешься, так скажем, обосновать их в контексте своих работ. Эти работы могут задавать вопросы, мне это даже в большей степени интересно, чем отвечать на вопросы общества. Художник, в широком смысле слова, это рупор того, что где-то что-то не так. Почему я? Почему-то так сложилось, что мне художником быть комфортнее всего.

Работа Стаса Багса для ростовской организации «Собачий патруль» (2022). Багс: «Когда моя дочка была маленькой, я её катал на похожей лошадке. Так есть ли разница между ребёнком и животным? Разве не должны мы нести ответственность за животных, как за наших детей?» // Фото и цитата: галерея «Ростов»

— Как у вас строится творческий процесс?
— Сейчас у меня нет чёткого изначального понимания, что я буду делать. Работа с холстом — очень узкая история, стрит-арт — тоже очень узкая. В моём понимании подход художника — и я не только про себя — должен строиться как симбиоз разных техник. Делаешь что-то на улице, потом наводишь гаджет, и это транслируется в Нью-Йорке, а потом всё печатается где-нибудь в Москве на холсте.

Я долго подхожу к каждому произведению. Если раньше я делал эскиз и сразу шёл наносить граффити на стенку, то сейчас мне требуются месяцы или даже несколько лет, чтобы понять, что хочется сказать той или иной работой. Контекст, в котором находится художник, всегда должен подсказывать. Ты не можешь нарисовать что-то революционное, когда нет революции, или идиллическую картинку, когда в твоей стране бардак. Всегда нужно высказывать своё отношение к происходящему.

Работа «История меня оправдает» на месте бывшего коровника в Парке Островского (2021) // Фото: галерея «Ростов»

Почти всё я стараюсь пропускать через себя. Очень люблю работать с фотографиями, своими или не своими, печатными или онлайн. Фотография — это фиксация памяти о событии. Оно может быть незначительным, а может определять судьбу государства или человека, семьи. Для меня принципиально попробовать зафиксировать момент. Но фотография требует долгого анализа. Если вставить кусочек памяти в один контекст, он будет работать по одному сценарию, а если вы поверх фотографии или живописи, основанной на фотографии, вставите текст, сценарий будет другим. Чем старше становишься, тем сложнее создавать произведения искусства. Когда ты тинейджер, ты не думаешь, а сейчас приходится думать — и отвечать за то, что ты делаешь.

В 20 лет я был категоричным парнем: если граффити рисуешь, прикладывая картонку, ты вообще ничего не умеешь. Сейчас я считаю, что всё нормально. У каждого человека свой подход, каждый по-своему отвечает на ту действительность, в которой он живёт. Даже добавлю: я дружу почти со всеми художниками, но не могу сказать, что мне нравится то, что они делают. Я бы такое не делал. При этом ребята хорошие. Они в своей специфике делают свои вещи, и это ценно.

Военные действия объединили художников

— Раз мы стали говорить о дружбе с другими художниками, в Питере есть художественное комьюнити? Ростовские художники жалуются, что у нас его нет, это их расстраивает.
— Я общаюсь с художниками из Ростова и понимаю, о чём вы говорите. Во-первых, мы все стали старше. Извините, что возвращаюсь к детству всё время. Раньше мы бегали и показывали, кто из нас круче, сейчас граница максимально стёрлась. И некоторые события, особенно это военные действия, объединили петербургских и не только людей, которые были разрознены. Сейчас ты вхож во все объединения. И это не про меня, Стаса Багса, которой 20 лет что-то делает, это про моих студентов, моих ментальных ребят, живущих в психоневрологических интернатах. Они вхожи. Я вижу максимальную поддержку каждому из них, вне зависимости от технического или интеллектуального уровня.

Сейчас легко можно прийти со своей работой на выставку. Есть ребята, которые выставлялись на Венецианской биеннале, но они приглашают моих студентов, и те наравне с матёрыми Петрами Белыми, Петрами Швецовыми или там Пушницкими выставляются с первыми, начального уровня работами. И то же самое в сфере граффити.

Работа «1984» (2018) // Фото: маркетплейс Bizar

— Я где-то видела обширный список музейных коллекций, где вы представлены. Там и США, и Нидерланды. Это всё случайности или стабильный тренд?
— Я ничего специально не делаю, не прикладываю усилий, но за счёт того, что я работаю с девяносто-какого-то года, из-за того, что я фанатик одной идеи, у меня покупают работы, они уезжают в частные коллекции или музеи. Нет ничего плохого в том, чтобы быть художником-карьеристом, у меня много таких друзей. Я не такой, но у меня и так всё получается само собой.

— Ваша основная работа — это быть художником?
— Да. От лекций или Дома молодёжи я иногда очень устаю. Но я не могу бросить, потому что у меня есть подопечные, студенты. Специально, опять же, ничего не делаю, моя зарплата там меньше, чем я алименты плачу ребенку. Само собой получается. У меня спрашивают, могу ли я курс придумать, я говорю: «Давай попробуем». Или звонит мне Женя Штиль, которая курирует ребят из психоневрологических интернатов, и у нас появляется большой проект «Новые городские художники». Они сейчас выставляются и в Питере, и в Москве, во Францию возили. Основная моя деятельность — искусство, формы могут быть любыми. Как рисование, так и преподавание!

— Вам комфортно в этом?
— В искусстве мне комфортно, конечно. Может быть, мне некомфортно с самим собой. Я обычный человек, со своими выгораниями, проблемами, с которыми сталкивается любой, будь он бизнесменом, президентом или художником. С физиологическими, психическими и прочими историями, с радостями, несчастьями, разочарованиями и так далее. Но у меня нет проблемы в том, чтобы быть художником где бы то ни было. Сейчас уже мне не сложно.

Почему в России сильная школа стрит-арта

— Какое место занимает стрит-арт в современном искусстве?
— Все медиа, которые используют сегодня художники, взаимодействуют. И стрит-арт за последние 20 лет, а особенно в 2022 году, укрепился как часть современного искусства. Стрит-арт уже появляется в музеях, галереях. Безумно интересно, когда «уличные» ребята приходят в организации казённые, достаточно консервативные. Триумф стрит-арта был в 80-е, это Жан-Мишель Баския и вообще нью-йоркская сцена, но сейчас ребята более продвинутые, и в искусстве, и в менеджменте, и в том, как преподнести тот или иной объект. Всё это может конкурировать с классикой. Стрит-арт — это уже не просто слово, это не надпись «***» на заборе, это серьёзное высказывание. В разных странах оно по-разному сильное, в России, я считаю, очень сильная школа стрит-арта. И эта школа собрана самими художниками, потому что не было никаких примеров. Она очень самобытная и очень интересная. В мире не уступает почти никому.

— У вас убитые улицы, половина зданий в центре города разрушено. Очень грязный город, но он в этом и классный, художнику очень приятно ходить по такому невылизанному пространству. И всем всё равно, рисуешь ты или не рисуешь. Поставил лестницу, привёл ещё 20 человек — всем плевать. У вас город открыт для стрит-арт-интервенций. Чего-то сильного, каких-то выдающихся личностей я не увидел, хотя мы много улиц прочесали. Но мог действительно не заметить.

— Какие у вас впечатления от «Ничего страшного»?
— Мне всегда всё очень нравится. (Улыбается.) Если позовут, я уже собираюсь. Я понимаю все нюансы, проблемы, с которыми сталкиваются организаторы, почему они согласовывали эту историю. Всё сделано на высоком уровне, особенно площадка в центре города, «Мекка» стрит-арта [галерея под открытым небом на Будённовском, 53. — Прим. ред.]. Девчонки большие молодцы, они создали общественное пространство! Привлекают внимание к этим бедным полуразрушенным домам. Как говорит художник Максим Има, стрит-арт появляется, когда город даёт трещину. Граффити показывают минусы города.

— Легализация стрит-арта — это вообще нормально?
— Нет, это невозможно. Стрит-арт, если мы говорим о чём-то искреннем, а не о черепашках, цветочках-лепесточках и пионерах на фасадах, всегда должен быть независимым, нелегальным. Он был создан таким. Это ответ улицы на то, что происходит в мире, стране, городе, деревне, на этой конкретной улице даже.

— Как стрит-арт может влиять на городскую среду?
— Ты дилетант, идёшь на завод. Проходишь мимо какого-то произведения. И ты свой город по-иному видишь. Специально в галерею или музей ты не пойдёшь, а на завод пойдёшь, и тут это произведение, которое говорит: «Чувак, у тебя половина города разрушена, а ты этого не замечаешь. Счета за коммуналку тебе приходят баснословные». Даже если человек никакого отношения не имеет к искусству, искусство может изменить что-то в нём.