Поделиться
«Я — фельдшер и никогда не буду мыть полы или мести улицу!» — кричит женщина на сотрудника МЧС, который предлагает ей уехать по квоте и найти временную работу. Она одна из тех, кто приехал с Украины к родственникам в Краснодарский край ещё в начале мая, но жить у родных со временем стало невозможно. Мы сидим на койке в душной палатке на 14 человек в Донецком мобильном пункте временного размещения; эмчээсник Дима уже минут двадцать пытается уговорить женщину не возвращаться в Луганск. Но проблема в том, что очень многие жители Донецкой и Луганской республик, пересекая границу, не думали о том, что будут делать в России, не брали с собой документы об образовании, инвалидности, водительское удостоверение, не забирали трудовую книжку с работы. Мужчины, пересекающие границу нелегально, приходят в лагерь иногда и вовсе без паспортов. Всё, чего они могут теперь добиться, это работа, не требующая квалификации, — и многие не готовы к этому. Поэтому значительная часть из тех, кто уехал до начала активных боевых действий, просто хотят вернуться к себе домой. Эта женщина говорит, что хочет съездить за своим дипломом, но она не понимает, что обратная дорога окажется для неё не легче, чем бегство от войны пару месяцев назад — теперь граница или закрыта, или её пересечение связано с риском для жизни. Представители МЧС, регулярно опрашивающие беженцев, хотя официально и не подтверждают информацию о репрессиях по отношению к «возвращенцам» из России, но желающие вернуться на территорию Украины теперь подкрепляют своё намерение уехать распиской в том, что они делают это добровольно и что Российская Федерация после пересечения границы в обратную сторону не несёт ответственности за их жизнь.
В Донецком ПВР каждое утро начинается с объявления квот — регионы ежедневно присылают информацию о возможности предоставить жильё и рабочие места, к лагерю подходят автобусы, которые увозят согласившихся на железнодорожные вокзалы. На месте переселенцам выделяются подъёмные, гарантируются бесплатный проезд до места жительства, расселение в зависимости от состава семьи, работа. Те, кто бежал из-под бомбёжек, в большинстве своём готовы уезжать по таким квотам вглубь России, но часто представляют себе жизнь на новом месте не совсем так, как это оказывается на деле. Администрация пунктов временного размещения чем дальше, тем регулярнее сталкивается с возвращением жителей Донецкой и Луганской областей из российских городов, куда они были распределены, обратно в мобильные ПВРы. «Позвонили из Семикаракорска и стали кричать, что здесь грязно, что в комнатах пыль двухмесячная. Мы связались с мэром Донецка, он с мэром Семикаракорска… В конце концов им дали другое место, кажется, в Воронеже. Но неужели сложно взять тряпку и вытереть пыль?!» — говорит старшая сестра милосердия Ольга Бреусова. Ещё бежавшие с Украины часто жалуются, что местные власти предлагают статус временного переселенца вместо статуса беженца. Объяснения, что статус временного переселенца даёт возможность полноценно жить и работать в России, их не удовлетворяют, они оказываются обмануты слухами о крупных выплатах со стороны государства и ожидают особого отношения со стороны чиновников и местных жителей. Слухи бродят и по самому российскому Донецку. «Говорят, беженцам по полтора миллиона на жильё выдают», — сообщает мне один из местных, не думая о том, что эти слова через крутящихся рядом детишек услышит не просто весь лагерь, а добрых 55 тысяч человек.
Части украинцев вообще кажется правильнее ждать окончания войны на границе. Они не хотят бросать надолго дома, до которых рукой подать, и стараются как можно дольше задержаться в пунктах временного размещения. У лагеря стоят машины с украинскими номерами, которые в России в лучшем случае можно сдать на металлолом, переоформление документов обойдётся едва ли дешевле, чем стоят эти автомобили. Поверить в то, что старая жизнь кончилась, решаются далеко не все. Они согласны уехать максимум в Астрахань, но квоты в ближайшие к Украине регионы уже исчерпаны. Зато есть направления в Уфу, Владивосток, Иркутск, Омск…
Решение по созданию пунктов временного размещения, бывшее актуальным в июне, когда в Россию хлынула первая волна беженцев, со всей очевидностью исчерпало себя. Население страны увеличилось за полгода почти на миллион человек. И в этих условиях властям, похоже, необходимо дать приезжающим однозначный сигнал о том, в каком качестве Россия хочет их видеть. Региональные власти не скрывают того, что сокращение сроков пребывания в мобильных ПВР до трёх-четырёх дней и их закрытие призваны стать именно таким сигналом. Привыкать к новым условиям, оформлять и восстанавливать документы, искать работу, включаться в социум — всё это придётся делать всё-таки самим беженцам с Украины, и чем быстрее они это поймут, тем безболезненнее пойдёт процесс адаптации. Впрочем, закрытие ПВРов не решит вопроса о том, как использовать трудовые ресурсы, лишь частично распределяющиеся по стране и в основном накапливающиеся в южных регионах. Создание десятков тысяч рабочих мест становится вопросом, требующим немедленного разрешения; в противном случае никакое желание беженцев адаптироваться к новым условиям не спасёт юг России от социальной катастрофы, картину которой пока ещё сложно себе представить.
